Осетинское «дон» – «река» в названиях рек Кавказа и Европы

Наряду со сведениями древних и средневековых писателей данные осетинского языка представляют собой один из важнейших документальных источников по истории осетинского народа. Эти данные дают ещё одну возможность для исследования и решения многих проблемных вопросов древней и средневековой истории осетинского этноса, в частности, его этногенеза и этнической истории. По образному выражению В. И. Абаева, язык народа – это его исторический опыт, обобщённый и зафиксированный в словах – понятиях и грамматических категориях.
         Одним из разделов языкознания, данные которого позволяют в определённой степени судить о далеком прошлом народа и этапах его формирования, является гидронимика, изучающая совокупность названия рек и водоемов определённой территории. Применительно к истории осетинского народа – это в первую очередь территория современного расселения осетин на Кавказе. Однако ввиду своеобразия и особенностей этнической истории осетинского народа следы осетинской (скифо-сарматской в исторической ретроспективе) гидронимики и в настоящее время прослеживаются далеко за пределами современного Ирыстона.
         В этом отношении особенно показательно осетинское название реки и воды дон (дан), встречающееся как окончание (флексия) в названиях многих рек Кавказа и Европы в древности и средневековье. Сюда же следует отнести и названия рек, не оканчивающихся на -дон, но имеющих ясную осетинскую этимологию. Значение этих факторов для истории осетинского народа трудно переоценить.
         Дело в том, что такие гидронимы, сигнализирующие о каких-то древних контактах предков осетин с народами Кавказа и Европы, зачастую встречаются на территориях, находящихся на значительном удалении от современной Осетии. При этом история многих из этих регионов слабо или совсем не освещена письменными источниками, и они на первый взгляд не имеют как будто прямого отношения к истории осетинского народа. Между тем, следы скифо-сарматской гидронимики за пределами Ирыстона позволяют не только существенно расширить круг источников, имеющих прямое или косвенное отношение к истории нашего народа, но и пересмотреть ряд устоявшихся в осетиноведении положений и стереотипов.
         Это касается, в частности, древности появления древнеосетинского (скифского) элемента на Кавказе и в Северном Причерноморье, а также хронологических рамок начального этапа этногенеза и этнической истории осетин.
         Древнейшим названием реки с окончанием -дон на Кавказе и Северном Причерноморье, территория которых была основным ареалом расселения скифо-сарматских племён в первом тысячелетии до н. э., было название реки Термодон на Северном Кавказе. Наиболее распространенным её названием у античных авторов было «Термодон, река в Скифии». Греческие авторы называли эту реку Термодонтом (с наращением конечного -т, не имеющего функционального значения), латинские – просто Термодоном.
         Одно из наиболее ранних упоминаний Термодона в античной литературе содержится у «отца истории» Геродота в рассказанной им легенде о происхождении савроматов или позднейших сарматов. Согласно этой легенде, полулегендарные амазонки, девы-воительницы Кавказа, от браков которых со скифскими юношами произошли родственные скифам савроматы, первоначально обитали у реки Термодон. Локализация амазонок на берегах Термодона (независим от локализации самого Термодона) красной нитью проходит через все сведения античных писателей об амазонках.
         Связь легенд об амазонках с Термодоном была настолько тесной и органичной, что амазонок называли «термодонским племенем» или «термодонтиями». При этом всегда подчеркивалась связь прародины амазонок со Скифией и Кавказом. Знаменитый Анней Сенека, например, говорит об амазонке, рожденной «под скифским небом» и амазонским племенем «вокруг снежного Кавказа». Эти и другие данные античных писателей говорят о том, что первоначально название Термодона прилагалось именно к территории Северного Кавказа.
         В своем рассказе о происхождении савроматов Геродот не приводит конкретных данных, которые позволили бы точно локализовать расположение р. Термодон, не считая, конечно, связи этой реки с родиной амазонок на Кавказе. Объясняется это тем, что уже ко времени Геродота, т. е. к середине первого тысячелетия до н. э., легенды об амазонках распространились далеко за пределы Кавказа. Уже Эсхил в своей знаменитой трагедии «Прикованный Прометей», рассказывая об амазонках Северного Кавказа, говорит о «враждебной мужам рати амазонок, которые со временем поселятся в Фемискире, у Термодона (выд. нами. – Ю. Г.), где находится суровая Салмидейская бухта, враждебная морякам и мачеха кораблям».
         Упоминаемый Эсхилом древнегреческий город Фемискира находился в Малой Азии (на территории современной Турции), на юго-восточном побережье Чёрного моря, где со временем и оказалась какая-то часть кавказских амазонок в результате одного из своих полулегендарных походов. Поскольку имя амазонок издревле связывалось с Термодоном, то и название этой реки было перенесено на реку, в устье которой находилась Фемискира, на территории которой обосновались амазонки. Этим и объясняется двойственный характер локализации Термодона и места обитания амазонок, начиная с первых упоминаний о них, причём сведения о них, как правило, приурочивались уже к южному побережью Чёрного моря. Так, например, Гекатей Милетский, автор одного их первых «Землеописаний» древности и один из виднейших предшественников и источников Геродота, знает реку Термодон на юго-восточном побережье Чёрного моря, а Фемискирой называет равнину на том побережье «от Хадисии то Термодона». Тот же Геродот расстояние от Синдики (район современной Анапы) «до Фемискиры на реке Термодоне» определяет в три дня и две ночи плавания, т. е. историк здесь определённо имеет в виду малоазиатский Термодон.
         Тем не менее, изначальная связь амазонок со Скифией и локализация там Термодона, которую часто называли «скифской рекой», не подлежит сомнению. Так, уже в древних схолиях (комментариях) к «Илиаде» Гомера говорится, что амазонки были «вскормлены у Термодона, реки в Скифии». О Скифии, как прародине амазонок, со временем переселившихся в Малую Азию, неоднократно говорится и в древних и средневековых комментариях к «Прометею» Эсхила. При этом подчёркивается, что амазонки, покинув свою родину в Скифии на Кавказе, заселили Фемискиру у реки Термодона «раньше Эсхила». Однако ко времени появления первых сведений о малоазиатских амазонках реальных амазонок в этом регионе греки уже не застали, память о них сохранилась только в легендах и преданиях.
         В то же время не только сами легенды об амазонках, но и реальное пребывание амазонок на Северном Кавказе вплоть до рубежа первых веков н. э. подтверждается сведениями античных авторов. В основе этих сведений лежали рассказы участников знаменитого похода римского полководца Гнея Помпея на Южный Кавказ в 65 г. н. э. В наиболее полной мере эти сведения сохранились в сочинениях известного древнегреческого географа и историка Страбона и историка Плутарха.
         Рассказывая о сражении римлян во главе с Гнеем Помпеем с кавказскими албанами у реки Абанта (возможно, современная Алазань), Плутарх сообщает, что в этом сражении албанам помогали «амазонки, спустившиеся с гор у реки Термодона, так как после сражения римляне, снимая доспехи с убитых варваров, находили амазонские щиты и полусапожки». О пребывании амазонок на Северном Кавказе на рубеже нашей эры говорит и Страбон. Ссылаясь на участников похода Помпея против албанов, он сообщает, что амазонки живут в соседстве со скифскими племенами гелов и легов, которые находились между амазонками и албанами. В числе других соседей амазонок, живущих на «северных предгорьях Кавказских гор, называемых Керавнскими», источники Страбона называют и племя гаргалеев.
         Таким образом, данные античной историографии чётко свидетельствуют о существовании на Северном Кавказе уже в первой половине первого тысячелетия до н. э. реки Термодон и реки с идентичным названием в Малой Азии, на юго-восточном побережье Чёрного моря. Малоазиатский Термодон со временем стал называться Термочай, что явилось следствием завоевания Малой Азии турками-сельджуками и последовавшей за ним тюркизации данного региона. Название Термочай, под которым эта река известна и в настоящее время, лишний раз подтверждает, что в окончании названия р. Термодон мы действительно имеем дело с осетинским названием «реки» и «воды» дон.
         Бесспорное наличие во второй части гидронима Термодон осетинского дон «река» дает хорошую возможность для выяснения значения и первой части указанного гидронима. Поскольку название Термодон впервые встречается именно у греческих авторов, то невольно обращает на себя внимание поразительная близость первой части разбираемого гидронима к греческому термос «теплый». Это слово, связанное с температурой, как правило, является первой составной частью сложных слов с различным значением, но имеющих прямое отношение к теплоте, температуре и т. д. В этом убеждает и само написание названия Термодон, начальная т-  которого и в греческом, и в латинском обозначается придыхательным т-,  как и начальное т- слове «термос».
         Следовательно, если верна предложенная нами семантика в составном гидрониме Термодон, то данный гидроним должен означать не что иное, как «Тёплая река». В связи с этим естественно напрашивается вопрос о том, есть ли какие-либо реалии, связанные с бассейном р. Терек и территорией Центрального Кавказа, где локализуется Термодон?
         Оказывается, есть, и более чем показательные. В первую очередь это, конечно, название печально известной реки Кармадон, одного из левых притоков Терека.
         В осетинском хъармæдон означает буквально «тёплый» (минеральный) источник, из чего следует, что греко-латинское Термодон является точной калькой осетинского Хъармæдон. Следует отметить, что аналогичное калькирование скифо-сарматских номинаций античными авторами было довольно распространённым. Так, например, скифо-сарматское  племенное название сарапары упоминавшийся выше Страбон перевод как «отрубающие головы». Автор даёт происхождению этого названия такое объяснение: «Это – неукротимое племя горцев, сдирающих кожу с черепов и отрубающих головы, так как это и значит сарапары». Греческим эквивалентов названия сарапаров, в котором, несомненно, отразился хорошо известный по Геродоту обычай скальпирования пленных врагов, является термин кефалотомы – «головорезы». Другой пример. Скифское племенное название саударата греки переводили как меланхленой, в обоих случаях «одетые в чёрное». Эти примеры далеко не единичны.
         Что касается определения «тёплый» в гидрониме Термодон, в котором этот эпитет служит указанием на минеральный источник, каковым является и Кармадон, то такие номинации также не единичны как на Кавказе, так и вне его. В Балкарии, к примеру, известна река Гардан – «Тёплая река» (от дигорского гарм). Прежнее название города Горячеводска в Ставропольском крае было Карданово, по имени бывшего владельца этого места, или Кармово. Оба этих названия, как об этом свидетельствуют местные предания, связаны своим происхождением с «горячими источниками», существовавшими в этих местах. Данное обстоятельство определённо указывает на связь Карданово и Кармово с осетинским Кармадон – «тёплая река», опосредствованной калькой которого и является современный Горячеводск.
         Таким образом, исторические и лингвистические данные ясно свидетельствуют о том, что хорошо известная по античным источникам река Термодон чётко локализуется на Северном Кавказе. И название прилагалось преимущественно к р. Терек.
         Другим древнейшим гидронимом, оканчивающимся на осетинское название реки в форме дан, является название р. Эридан, которая находилась в западных районах Скифии. Это название встречается у знаменитого греческого поэта VII в. до н. э. Гесиода в его Теогонии (Родословие богов). Перечисляя в этой поэме «изобильные водоворотами реки», он в их числе называет и «глубокопучинный Эридан». Однако Гесиод, к сожалению, не приводит каких-либо указаний на местоположение этой реки, хотя и называет её янтарной рекой. Данное определение реки Эридан весьма показательно.
         Река под называние Эридан известна и Геродоту, хотя он и сомневается в её реальном существовании. Рассказывая о самых отдалённых странах Европы на западе, Геродот говорит, что он не может сообщить о них ничего определённого: «Я-то ведь не верю в существование реки, называемой у варваров Эриданом, которая впадает в Северное море (оттуда, по рассказам, привозят янтарь) (…). Ведь само название Эридана оказывается эллинским, а не варварским, и придумано каким-нибудь поэтом».
         Скепсис Геродота относительно существования реки, называемой местным населением Эриданом, довольно странен, поскольку он сам говорит, что речь идёт о реке, которая впадает «в Северное море» и откуда, «по рассказам, привозят янтарь». В приведённых словах Геродота весьма показательна связь реки Эридан с янтарём. Поскольку в древности Северным морем именовалось именно Балтийское море, на побережье которого с древнейших времён добывался янтарь, то ясно, что речь здесь идёт об одной из тех рек, которые впадают в Балтийское море. Что касается утверждения «отца истории» о том, что название «Эридан» является не «варварским», а эллинским и придумано каким-нибудь греческим поэтом, то хотя Геродот в основном и ошибался, но основания для подобных утверждений у него были.
         Дело в том, что название реки Эридан встречается уже в древнейших греческих мифах. Согласно этим преданиям, мифическая река Эридан была рождена Океаном и его супругой Тефидой, дочерью Урана и Геи. Мыслилась река где-то на крайнем западе. В Эридан падает поражённый молнией Зевса Фаэтон (греческое «пылающий»), сын бога солнца Гелиоса и одной из океанид. Слёзы сестер Фаэтона, оплакивавших гибель брата, превратились в янтарь. В содержании мифа обращает на себя внимание органичная связь реки Эридан с янтарём, который добывался на балтийском побережье.
         Сопоставление мифологических данных об Эридане с фактом реального существования двух Эриданов на северо-западе Европы и адриатическом побережье ясно свидетельствует, что в древнейший период греческой мифологии данный гидроним был уже известнее грекам, что в определённой степени объясняет скепсис Геродота о негреческом происхождении этого имени. Учитывая всю совокупность данных об Эридане где-то на северо-западе Европы, можно утверждать, что этим названием обозначалась какая-то из рек, впадающих в Балтийское море – р. Висла или Неман, как две наиболее крупные европейские реки, впадающие в Балтику. Что касается времени появления гидронима Эридан в данном регионе, а следовательно, и носителей того языка, на котором «река» называлась дан, то здесь приходится руководствоваться лишь косвенными соображениями. Упоминание реки Эридан в одном из древнейших греческих мифов даёт возможность приблизительно датировать это событие не позднее рубежа или начала 1 тыс. до н. э.
         Поэтому, несмотря на скепсис «отца истории», приводимые им данные – название Эридан, её впадание в Северное (Балтийское) море, добыча янтаря, издревле практикуемая на побережье Балтики, явно не эллинский характер гидронима Эридан и последующие данные – не оставляют сомнений в реальности существования этой реки на северо-западе Европы в бассейне Балтийского моря.
         Греческий географ Маркиан в своём описании Европейской Сарматии, составленном на основе географии Клавдии Птолемея (II в. н. э.), пишет, что за устьями реки Вислы, которую он называет Вистулой, следуют устья реки Хрона, а за рекой Хрона «находятся устья реки Рудона. Эти реки изливаются в  Вендский залив, который начинается от реки Вистулы, простираясь на огромное пространство». Вендским или Венедским заливом здесь называется юго-восточное побережье Балтийского моря. Река же Рудон, по словам географа, течёт «из Аланской горы; у этой горы и вообще в этой области живёт на широком пространстве народ алан-сармат, в земле которых находятся истоки реки Борисфен (Днепр), впадающей в Понт».
         Сравнение данных Маркиана с птолемеевой картой Европейской Сарматии показывает, что река Рудон идентична современному Неману, что было впервые отмечено Ю. Кулаковским, известного своими трудами по истории алан. Птолемей называет Рудон Рубоном, очевидно, ошибочно, поскольку перечень рек Европейском Сарматии к востоку от Вислы у Птолемея и следующего за ним Маркиана одинаков – Хрона, Рубон, Турунта и Хесин. Исходя из этого, можно полагать, что Клавдий Птолемей или ошибся в передаче названия Рудон, или же это название было искажено позднейшими переписчиками. В любом случае, сравнение сведений Гесиода, Птолемея и Маркиана показывает, что под Эриданом Гесиода и Рудоном Птолемея и Маркиана скрывается одна и та же река, а именно – Неман, ныне разделяющая Калининградскую область и Литву, которая впадает в Балтику в районе, действительно богатом янтарём.
 
 
         Интересные сведения о венетах, называемых им энетами, приводит в своей «Географии» известный греческий географ Страбон, писавший на рубеже н. э. Приводимые Страбоном данные ценны тем, что они отражают сложившуюся к началу н. э. точку зрения античной историографии о венетах. Не останавливаясь здесь подробно на этих сведениях, отметим лишь, что в приведённых данных Страбона об энетах (венетах), при всей их неоднозначности, обращает на себя внимание указание географа на участие энетов в Троянской войне, их совместные действия с киммерийцами и последующая связь энетов с Адриатикой.
         Венеты в бассейне Эридана-По упоминаются ещё в первой половине VI в. н. э., когда венеты и область Венетия, к которой восходит и название самой Венеции, неоднократно упоминаются, к примеру, византийским историком VI в. Прокопием Кесарийским в его знаменитой «Истории войн императора Юстиниана». Описывая политические события этого времени на Апеннинах, Прокопий неоднократно упоминает венетов и страну или область венетов. В состав территории, занимаемой венетами, входили города Верона, Падуя, Равенна, Тарвизий, Тичино и др., большая часть которых находятся на территории провинции Венеция в современной Италии.
         Сохранение имени венетов у Адриатического побережья Италии на северо-востоке страны в письменных источниках и топонимике чётко прослеживается по крайней мере со II в. до н. э. по VI в. н. э. Само же появление венетов на адриатическом побережье Апеннин, фиксируемое Геродотом в V в. до н. э., позволяет с большой долей вероятности утверждать, что именно венеты были тем древним племенем, которое принесло на Апеннины название реки Эридан, окончание которого тождественно осетинскому названию «реки» и «воды» и которая изначально локализуется на территории расселения венетов в древности.
         Совпадение названий прибалтийского и апеннинского Эриданов не оставляет никаких сомнений в том, что этот гидроним на Апеннины был занесён с берегов Балтики. Об этом, кроме всего прочего, свидетельствует и то, что на пространстве между двумя Эриданами существовало ещё несколько рек с одним и тем же названием, в окончании которого также прослеживается древнеосетинское название реки дан. Таковым является гидроним Родан, как называлась не только река Рона во Франции, но и Рейн в Германии, причём реку Родан, наряду с Танаисом (Доном) и Истром (Дунаем), Скилак Кариандский (IV в. до н. э.), один из первых древнегреческих географов, называет самыми большими реками в Европе.
         При сопоставлении названий указанных рек невольно бросается в глаза поразительная близость рассматриваемых гидронимов Эридан, Рудон, Родан и их сходство с названием реки Ардон в Центральной Осетии, самым, пожалуй, осетинским из осетинских гидронимов. Поскольку окончание дон (дан) – «река» в названиях гидронимов можно смело рассматривать в качестве маркирующего определителя «сделано в Иристоне», то из этого закономерно следует, что все эти названия оставлены одной и той же этнической средой, носителем того самого языка, носителями и продолжателями которого являются современные осетины и осетинский язык. Вопрос заключается лишь в том, чтобы выяснить условия и хронологические рамки появления аналогичных гидронимов или их дериватов вне Иристона, как на Кавказе и в Европе, так и вне этих регионов.
         В этом отношении бесспорный интерес представляет, несомненно, гидронимика Северного Причерноморья или черноморской Скифии, названия крупнейших рек которой – Дуная, Днестра, Днепра и Дона имеют своим первоисточником скифо-сарматское название «реки» и «воды» дон. Этот факт был установлен ещё в XIX в. (см.: Фасмер М. ИЭСРЯ. Т. 1. С. 528 – 529; здесь же литература по данному вопросу). И хотя, если судить по данным письменных источников, происхождение указанных гидронимов, возможно, не является столь древним, как название Эридана, сам факт их существование в скифо-сарматское время даёт дополнительную возможность для изучения степени распространения скифо-сарматского элемента на Запад и древности их пребывания в Северном Причерноморье.
         Особенно это касается названия крупнейшей европейской реки Дуная, известной в древности под двумя номинациями – Истр и Данубий. По данным письменных источников, её древнейшим названиям было именно Истр. Это название встречается уже у Гесиода: «Красиво текущий Истр» (Теогония. 337 – 345). Позднее появляется название Дуная-Данубия и, как выясняется, двойная номинация реки была связана с её географическими особенностями, что было отмечено уже на рубеже н. э.
         Страбон, к примеру, описывая течение реки Дунай, писал, что «верхние части этой реки, ближайшие к истокам, вплоть до порогов, (местные жители) называли Данувием (…), низовые же до Понта, в области гетов, называются Истром». С ним полностью солидарен и его младший предшественник Плиний Старший (23 – 79), автор «Естественной истории». По словам Плиния, р. Истр, берущая своё начало с одного горного хребта в Германии, «течёт на протяжении многих тысяч шагов через бесчисленное множество народов, под именем Данубия. Затем после очень большого пополнения его вод (выд. нами. – Ю. Г.) (…) он получает название Истра, принимая в себя притоки 60 рек, более половины из которых судоходны и вливаются в Понт шестью широкими устьями».
         Следовательно, согласно данным античных источников, название Истр река Дунай получала лишь в своём нижнем течении, когда вследствие многочисленных притоков она намного увеличивалась в своих размерах, становясь намного полноводнее, чем в своём среднем и верхнем течении. Основываясь именно на указанном факте, нельзя не отметить явно бросающуюся в глаза поразительную фонетическую близость названия «Истр» к осетинскому корню стыр – «большой, великий», семантико которого прекрасно вписывается в отмеченные античными авторами причины обозначения нижнего течения Дуная «Истром».
         Осетинское происхождение гидронима Истр не является, конечно, чем-то неожиданным, учитывая этническую историю бассейна Дуная, прежде всего его нижнего течения, который был одним из основных центров расселения черноморских скифов. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Истр, являвшийся естественной границей черноморских скифов на западе, был им хорошо известен. При этом «террой инкогнита» для скифов не оставалось и западное побережье реки. Как отмечал Страбон, скифы и савроматы часто одерживали победы над различными племенами низовьев Дуная, так что «в погоне за вытесненными (племенами) некоторые из них даже переправлялись через реку и оставались жить на её островах, или во Фракии».
         С другой стороны, кроме указанных общих соображений, правомерность предложенной нами этимологии гидронима Истр, думается, можно подтвердить и более конкретными данными. По данным античных писателей, одно из устьев Истра носила название Нарек или Нарак, иначе называвшееся Узким устьем. Согласно Аполлонию Родосскому (III в. до н. э.), р. Истр у острова Певка в своих низовьях «разделяется на два устья, одно из которых называются Нареком». В своём «Объезде Эвсксинского Понта» Флавий Арриан (II в. н. э.) упоминает это же устье под названием «так называемого Нарака». Другие античные авторы, в частности, Плиний Старший (I в. н. э.) и Клавдий Птолемей (II в. н. э.) называют его Наракустомой (от греческого стома – «устье»), или Наракийским устьем.
         Основываясь на семантике этого названия, сохранившейся у античных авторов, первая часть названного гидронима ещё в начале XX в. была убедительно сопоставлена с осетинским нарæг – «узкий». Эта параллель безупречна и с фонетической стороны. В связи с этим необходимо отметить, что незначительное расхождение в написании окончаний названий данного устья Истра у Аполлония Родосского (Нарек), Плиния (Наракустома) и Флавия Арриана (Нарак), отражает, по всей видимости, греко-латинскую форму осетинского суффикса  —æг, восходящего к иранскому  —ака. Если верно это наблюдение, то в названиях Истра и Нарека-Нарака мы имеем осетинские (скифские), а не общеиранские основы.
         Существует и версия о фракийском происхождении названия Истр. Следует, однако, отметить, что данная версия не только явно проигрывает по своей обоснованности предложенной нами этимологии, но практически лишена доказательной базы.
         Возвращаясь к проблеме происхождения гидронима Истр, нельзя не прийти к заключению, что его скифский (осетинский) характер прекрасно подтверждается как фонетически, так и семантически. Наилучшим подтверждением последнего могут служить, в частности, слова Геродота о том, что из всех рек скифский Истр «становится величайшей по той причине, что в него впадают и другие реки». Косвенным доказательством правомерности предполагаемой этимологии может служить название местности Эстергом в излучиен Дуная у г. Эстергом в Венгрии (сравни осетинское Стыргом – «Большое ущелье»), в действительности напоминающее большое ущелье и являющееся по сути таковым. Во всяком случае, именно такое представление сложилось у меня во время посещения этой местности летом 1993 г. Не исключено, что и в окончании названия озера Балатон в той же Венгрии мы также имеет осетинское (скифо-сарматское) дон – «вода».
         Гидронимы с окончанием  —дон встречаются и к югу от Кавказа. В Сванетии, например, одна из крупнейших рек называется Худон (Худони), с грузинским наращением  —и, осетинское происхождение которой вряд ли может вызывать особые сомнения. Не менее показательны и названия небольших речушек, названия которых даже не отмечены на существующих картах. Газета «Свободная Грузия» в середине 90-х гг. прошлого столетия сообщала, что во время очередного наводнения и схода снежных лавин «небольшая речушка Ласкадура настолько разбушевалась, что легко ворочала огромные глыбы (выд. нами. – Ю. Г.)». Нетрудно догадаться, что в основе этого названия, не этимологизируемого ни из сванского, ни из грузинского языков, лежит осетинское «несущая или уносящая камни (река)», из осетинского ласын – «волочить, уносить и т. д.» и осетинского дур – «камень».
         Появление осетинской гидронимики в Сванетии не является чем-то неожиданным, учитывая многовековые интенсивные контакты осетин и сванов. В специальной литературе уже давно было обращено внимание на наличие в сванском языке довольно заметного слоя лексики осетинского происхождения. По определению известного картвелолога Г. А. Климова, осетинская лексика в сванском намного превосходит по своему объёму и значению лексику, заимствованную сванами из языков соседних кавказских народов (абхазо-адыгских, балкаро-карачаевского).
         Точно так же существующие у сванов нартские сказания в своём подавляющем большинстве носят ясные следы осетинского происхождения. Отмечены и факты проникновения осетинских божеств в сванский пантеон. Сванское Апсат – «бог – покровитель охоты и охотников», хозяин зверей, как и балкарское Апсаты, неотделимы от осетинского Афсати, поскольку в сванском пантеоне наряду с Апсат есть ещё и второе, женское божество охоты Дал. В свете этих фактов становится понятным и то, что в позднесредневековой Сванетии одним из разговорных языков, наряду с собственно сванским, грузинским и мегрельским, был именно осетинский. Видимо, не случайна и фонетическая близость корневых основ ряда сванских фамилий (Асатиани, Маргиани, Хубулиани и др.) к соответствующим осетинским (Асата, Маргита, Хубулта и др.).
         Из числа других гидронимов Южного Кавказа, имеющих в своих окончаниях частицу  -дон (-дан), можно привести в качестве примера реку Раздан в Армении. Это название было интерпретировано как «Передняя река» И. Марквартом, по мнению которого такое название она могла получить как обозначение одного из территориальных переделов проникновения скифов во время их переднеазиатских походов. Возможно, что к этой же категории гидронимов относится и название реки Тана (сравни с Танаисом-Доном) в Атенском ущелье Горийского района Грузии, по имени которой получило своё название и само ущелье.
         Однако особый интерес для рассматриваемого вопроса представляет, безусловно, название реки Иордан в Палестине, известной по письменным источникам по крайней мере с библейских времён. На близость этого гидронима (как и ряда других рек Европы и Малой Азии, имеющих в окончании своих названий корень  -дан (-дон)), к осетинским названиям рек впервые, кажется, обратил внимание В. Б. Пфаф.
         Мнение В. Б. Пфафа было довольно скептические, тем более, что работа автора содержала ряд явно необоснованных и ошибочных утверждений. Это касается, в частности, тезиса о нахождении прародины осетин в Сирии, Малой Азии и даже в Северной Африке, доказательство которого он видел в наличии на указанных территориях ряда гидронимов с окончанием  -дон. Однако сама мысль о том, что история осетин гораздо древнее истории алан и что осетины – потомки того «доисторического народа», который оставил свои следы в гидронимике Европы, безусловно, заслуживает внимания. К сожалению, верные в своей основе параллели и выводы зачастую дискредитировались явно фантастическими выводами.
         Что касается гидронима Иордан, то О. Н. Трубачёв, один из виднейших лингвистов современности, связал появление этого названия с нашествием т. наз. «северных народов» на территорию Палестины в XII в. до н. э., приняв наличие в окончании данного гидронима  -дан как обозначение «реки» и «воды». В Библии название Иордана встречается уже в древнейшей её части – «Ветхом Завете»: «Лот возвёл очи свои и увидел равнину Иорданскую, которая прежде (…) орошалась водою, даже до Сигора. И избрал себе Лот всю равнину Иорданскую. Согласно Иосифу Флавию (I. н. э.), один из притоков Иордана также носил название «Дон».
         Трудно сказать, насколько связано происхождение гидронима Иордан с именем библейского Лота. Однако небезынтересно отметить, что цхинвальские евреи называли местных осетин «лотами» («лотеби»), очевидно, по имени данного библейского персонажа.
         Таким образом, осетинское дон/дан – «река» прослеживается в таких гидронимах, как Термодон, Эридан, Иордан и др., названия которых намного древнее, чем появление самого имени скифов в письменных источниках. Другими словами, осетинская (скифо-сарматская) гидронимика Кавказа и Северного Причерноморья свидетельсвует о том, что формирование древнеосетинского (скифского) этноса на Кавказе и в Северном Причерноморье относится к значительно более раннему периоду, чем появление имени скифов в письменных источниках. В связи с этим нельзя не вспомнить, что этногонические легенды скифов Северного Причерноморья и Кавказа в изложении Геродота и Диодора Сицилийского также относят их появление на Кавказе и в Северном Причерноморье к более раннему периоду, чем начало их переднеазиатских походов: в Северном Причерноморье – за тысячу лет до вторжения Дария в Скифию в конце VI в. до н. э., на Кавказе ещё раньше.
         Следует отметить, что скифо-сарматские названия крупнейших рек Северного Причерноморья не ограничиваются гидронимикой Черноморского бассейна и Кавказа. Выясняется, что и древнейшее название Чёрного моря также является скифским по своему происхождению.
         Древнейшим названием Чёрного моря, известного по письменным источникам, было «Понтос Аксинос», встречающееся у Пиндара, Эврипида, Страбона и других древнегреческих авторов. Это название восходит к скифскому  аксин – «тёмно-серый, тёмно-синий», сохранившемся в осетинском в форме  ахсин – «тёмно-серый». Впоследствии греки переделали это название, осмыслявшееся ими как «негостеприимный», в Эвксинос – «гостеприимный», что, очевидно, более соответствовало их воззрениям на роль Чёрного моря и религиозных представлениям. Помимо скифо-осетинского, «ахсин» широко представлено и в других иранских языках.
         …Ещё со школьных лет меня очень интересовало имя одного из главных олимпийских богов греческой мифологии, владыки моря и водной стихии Посейдона. Нетрудно догадаться, что интрига заключалась в окончании имени Посейдона, в точности совпадающим с осетинским названием воды и реки «дон». Эту дилемму усиливало и то обстоятельство, что окончание имени римского двойника Посейдона Нептуна фонетически очень близко к окончанию  -дон имени греческого божества. Учитывая идентичность функций божеств водной стихи греческой и римской мифологии, можно полагать, что и семантика обоих имён водных божеств должна быть идентичной или довольно близкой. Косвенным образом на это может указывать и фонетическая близость окончаний обоих имён, явно бросающаяся в глаза. В любом случае окончание  —дон в имени Посейдона не вызывает никаких сомнений. Очевидно, в этой связи не лишено интереса и то обстоятельство, что этот же корень содержится в именах двух сыновей Посейдона – Тритона и Сарпедона.
         Тем не менее, долгое время я отгонял от себя мысли о возможной связи имени Посе         йдон с осетинским «дон», как явно нереальной на первый взгляд. Естественно, что определённую роль играло и вполне закономерное чувство самоконтроля в установлении тех или иных «иронизмов», заставляющее «наступать на горло собственной песне», иногда даже вопреки очевидным фактам. Однако начав работать над данной статьёй, я, естественно, решил обратиться к специальной литературе, чтобы посмотреть, как же в ней объясняется значение и происхождение имени Посейдона.
         В немецком «Словаре античности», одном из авторитетнейших изданий по истории античности, выдержавшем уже не одно издание, этимология имени Посейдон не рассматривается. Эта этимология рассматривается в статье известного антиковеда А. Ф. Лосева «Посейдон», помещённой по втором томе «Мифов народов мира». Обобщив существующую по данному вопросу специальную литературу западноевропейских авторов, в частности, А. Каругна, А. Хойбек, А. Ф. Лосев заключает, что в имени Посейдона «видят воплощение плодоносной жидкости» со значением «владыка вод».
         Основанием для подобной этимологии имени бога морей греческой мифологии, которую, впрочем, можно было бы предполагать, в первую очередь – вследствие логичности такого значения, служит прежде всего наличие в первой части разбираемого имени корня со значением «владеть». Этот корень зафиксирован в древнегреческом и сохранился во многих индоевропейских языках германской (английский) и романской (французский) языковых групп. Вывод этот вполне закономерен и не вызывает никаких вопросов. Куда более интересна и проблематична для доказательства наличия во второй части имени Посейдона корня со значением воды, водной стихии и т. д.
         Для доказательства такой связи даётся ссылка на «индоевропейский корень  дану-, указывающий на влагу и воду», и в подтверждение такой связи А. Ф. Лосев приводит имя Донбеттыра осетинского эпоса и наименование рек Дон, Днепр, Дунай. Сопоставления эти более чем убедительны, однако за скобками этих параллелей остаётся ряд весьма важных выводов, касающихся указанных параллелей.
         Приводимые автором параллели не оставляют никаких сомнений в том, что А. Ф. Лосев, бесспорно, имел в виду именно осетинское  дон – «река», подтверждающее этимологию имени Посейдона как «владыки вод, водной стихии» и т. д. Тем не менее, явно напрашивающееся в данном случае слово «дон» вслух так и не было произнесено. Между тем, наличие в окончании имени Посейдона осетинского названия «воды» и «реки» с неизбежностью вызывает целый ряд принципиальных вопросов и ведёт к переоценке и пересмотру ряда устоявшихся положений индоевропейского языкознания и этнической истории индоевропейских народов.
         Прежде всего, напрашивается вопрос о том, почему в имени Посейдона обозначение воды, водной стихии идентично осетинскому (скифо-сарматскому) названию «воды» и «реки», а не, скажем, греческому, латинскому или общеиранскому? Ответ здесь может быть только один – в период формирования древнегреческой мифологии её создатели находились в тесном контакте с носителями осетинского (скифского) языка. При этом данные контакты должны были быть настолько значимыми, чтобы имя одного из главных олимпийских богов древних греков получило осетинское (скифское) окончание «дон».
         Принимая во внимание, что этот же корень лежит в имени влады подводного царства осетинской мифологии Донбеттыра и тождественность функций обоих божеств, трудно отделаться от впечатления, что имя и образ Посейдона формировались не без влияния Донбеттыра осетинских сказаний.
         Во всяком случае, наличие в окончании имени Посейдона осетинского дон – «вода, река» ставит подобное предположение на более чем реальную основу.
         Связь греческого Посейдона  с Донбеттыром осетинского фольклора, причём не столько типологически, сколько, можно сказать, генетически, подтверждается и другими данными. Согласно сохранившейся в древневековье античной историографической традиции, легендарная царица амазонок Ипполита носила название «нептуниады». По аналогии с ней все остальные амазонки также назывались «нептуниадами» (Исаокия или Иоанна и Цеца объяснения к «Кассандре» Ликофона). Нетрудно догадаться, что в основе этого прозвище амазонок лежит имя древнеримского божества водной стихии Нептуна, двойника греческого Посейдона.
         Обозначение амазонок «нептуниадами», т. е. потомками Нептуна, выглядит на первый взгляд довольно странно, поскольку в античной литературе принятым названием амазонок был термин «термодонтии». В основе этого термина лежало, как нетрудно догадаться, название знаменитого Термодона, с которым связывалась прародина амазонок.
         Знаменитый философ и поэт Сенека ставит в заслугу Геракла то, что «его не победила безбрачная царица термодонтского племени Ипполита» (Геркулес неистовый, 245 – 248). Он же вкладывает в уста Геракла слова о том, что он «принёс оружие враждебной термодонтии» и что он «властвовал над злым амазонским племенем вокруг снежного Кавказа». Если добавить к этому слова Сенеки об амазонке, рождённой «под скифским небом» (1184 – 1185), то становится совершенно очевидным, что речь идёт именно о кавказском Термодоне, в пользу чего свидетельствует и скифо-сарматское окончание термина «термодонтии». Добавим к этому, что этот термин построен по типу этнонима «танаиты» — так называли донских алан в первых в. н. э.
         Необходимо отметить также, что греческие мифы не содержат каких- либо данных о возможном родстве амазонок с Нептуном или Посейдоном. Более того, согласно тем же мифам, нашедшим, в частности, отражение в «Аргонавтике» Аполлония Родосского, амазонки считали своим родоначальником бога войны Ареса.
         По мнению некоторых исследователей, культ Ареса был не греческого происхождения и был привнесён извне. В этой связи обращает на себя внимание, что в эпоху расцвета в официальной религии греческий городов-полисов, т. н. олимпийской религии VIII – VII вв. до н. э., культ Ареса занимал в ней второстепенное место. Можно полагать, что культ бога война был привнесён в Грецию вместе с циклом сказаний об амазонках, чем объясняется и чужеземное происхождение этого культа. Истоки же легенд об амазонках, как было отмечено выше, ведут на Кавказ, где находилась древнейшая территория формирования скифского этноса.
         Думается, что именно кавказское происхождение амазонок даёт, как нам представляется, ключ к происхождению названия «нептуниады». Вряд ли надо специально доказывать, что появление рассматриваемого прозвища амазонок в трудах античных авторов должно было иметь какое-то основание, несмотря на определённую мифологичность цикла сказанийф об амазонках и их обозначения имени «нептуниад». И такое основание есть. Это «добеттры» («донбеттыртæ») осетинских нартских сказаний и осетинских сказок.
         Донбеттрами назывались суммарно многочисленные дочеры владыки подводного царства и водной стихии осетинской мифологии Донбеттра («Донбеттыры чызджытæ»). Самая знаменитая из них – Дзерасса, родоначальница ведущего нартского рода Ахсартаггата, рода «истинных» нартов (воинов). Сравнение названий нептунид и донбеттров наглядно показывает, что в структурном и семантическом отношении они полностью идентичны, поскольку в основе этих номинаций лежат имена божеств водной стихии римской и осетинской мифологий. Всё это позволяет прийти к заключению, что термин «добеттыртæ» и проник в римскую мифологию из осетинского.

[1] Печ. по: Гаглойти Ю. С. Осетинское дон – «река» в названиях рек Кавказа и Европы // Южная Осетия. 31. 01. 2007 – 10.02.2007.