Грузино-осетинское взаимодействие, российская идентичность и югоосетинское общество; стратегическая альтернатива – единение осетинского народа в составе России или строительство независимой Республики Южная Осетия.
Проблема, заявленная в названии статьи, для югоосетинского общества может показаться несколько надуманной – что называется, притянутой за уши. Такое ощущение объяснимо, так как все эти двадцать два года после провозглашения Республики 20 сентября 1990 года южные осетины в подавляющем своём большинстве, так или иначе, но имели и сохранили в достаточной мере идентификационные характеристики. Доказательство этому утверждению – само существование Южной Осетии, её народа и созданного им государства: в противном случае мы бы уже рассыпались и прекратили своё историческое бытие.
Иными словами, на интуитивно-психологическом уровне вроде бы всё ясно: да, есть югоосетинское общество, осознающее себя как определённое языковое, территориальное, конфессиональное и т. п. целое.
Проблема, однако, есть, и более того – была всегда, на протяжении всей исторической памяти южных осетин. Так что представляется более чем уместным рассмотрение этой проблемы, тем более, что в перечне тематики работы конференции, к которой и готовилась данная работа, есть и «Формирование идентичности как фактора достижения консолидации российского народа в условиях полиэтничного и поликонфессионального пространства».
Если произвести краткий исторический экскурс, то начать придётся, видимо, с тех веков, когда осетинское присутствие впервые достоверно было зафиксировано на южных склонах Главного Кавказского хребта, в предгорьях, и в какой-то мере на предгорных равнинах. Грузинские учёные относят первые контакты с осетинами к первым векам до н. э.[1], причём речь идёт не об аланах или сарматах, чьи появления в Закавказье также фиксируются, а именно об осетинах, «осах» или «овсах» грузинских летописей.
Одним из немеркнущих примеров, очень интересным и поучительным, является пример военно-политического взаимодействия осетин и грузин в эпоху Давида-Сослана и Тамар. Это был, очевидно, исторический максимум конструктивного взаимовлияния двух соседствующих народов[2]. После распада тогдашнего грузинского государства и разгрома аланов на Северном Кавказе эти взаимоотношения прошли сложную эпоху, от Коста Хетагурова получившую наименование «особа»[3]. С начала XIX в., с приходом на Кавказ Российской империи, грузинское влияние усиливается, приобретает всё более отчётливые государственные формы; здесь мы можем констатировать процесс глубокого проникновения южных осетин в грузинские сообщества, причём в значительной своей части сопровождающийся ассимиляцией.
Однако в этом отношении совершенно особое место занимает советский период грузино-осетинских отношений – когда коммунистическая власть сконструировала Грузинскую Советскую Социалистическую Республику, куда насильственно была введена Южная Осетия, получившая статус автономной области. Здесь мы имеем дело уже с длительным, с самого начала (с 1918 г.) грузинской советской государственности, целенаправленным давлением на югоосетинское общество, периодически приобретавшим экстремистские формы: это геноцид 1920 г., репрессии 1937 – 1938 гг., послевоенная ассимиляторская политика с её административным принуждением к грузинскому языку, грузинским фамилиям, грузинской культуре…
Нетрудно видеть, что южная ветвь осетинского народа развивалась в противоречивом взаимодействии с грузинским этническим организмом. Грузины в этом отношении выступили эффективным зеркалом, отражаясь в котором, южные осетины вели процесс самоосмысления, собственного культурного строительства, борьбы за национальную идентификацию. В ХХ в. эта работа волею судьбы была очень напряжённой, периодически требующей предельного напряжения всех сил народа. Диалектика этой работы в том, что неся неизбежные, если можно так выразиться, идентификационные потери, южные осетины в ответных охранительных реакциях вырабатывали повышенную стойкость, терпение, упорство, и даже в какой-то мере определённый макиавеллизм в отношении грузинских госструктур. К началу 1990 гг. югоосетинский социум подошёл в целом готовым к национальной культурно-психологической мобилизации, а его авангард отдавал себе отчёт в неизбежности близ грядущего столкновения с давним историческим врагом – грузинским национализмом (национал-экстремизмом).
В своей борьбе за сохранение и развитие национальной идентичности южные осетины, естественно, опирались на общесоюзный культурный процесс, в первую очередь на великую русскую культуру. Это было неизбежно прежде всего потому, что своих ресурсов идентичности было маловато, даже с учётом связи с Северной Осетией – связи, впрочем, слабой, и даже в последние годы никоим образом не являющейся (к сожалению) значимым фактором. Поэтому этническая идентичность южных осетин, помимо грузинских интрузий, восприняла и элементы идентичности российского суперэтноса, и в этом смысле выступала и выступает как вполне органичный элемент российской идентичности. Известная уникальность югоосетинского социума (до последнего времени) состояла в том, что, будучи глубоко интегрированным в грузинский мир, находясь в прочной связи с грузинской (картлийской) идентичностью, он одновременно неразрывно был связан с идентичностью российской, т. е. выступал в роли своего рода идентификационного моста между русской и грузинской культурами.
С конца 1988 г. появились первые признаки подъёма грузинского национализма, и 23 ноября 1989 г. националы попытались провести в Цхинвале сорокатысячный митинг устрашения; с этой рубежной даты, в общем-то, можно отсчитывать новейшую историю Южной Осетии.
Вооружённая фаза борьбы (6. 01. 1991 – 14. 06. 1992 гг.) и распад Советского Союза вывели югоосетинское общество из-под влияния грузинской идентичности, что называется, явочным порядком. В 90-е годы можно было воочию наблюдать этот болезненный для обеих сторон процесс во всех его измерениях, от политического до семейного (напомню, что процент межнациональных браков по СССР был наивысшим среди грузин и осетин). В подрастающем поколении южных осетин – первом поколении в провозглашённой 20 сентября 1990 г. Республики – грузинское влияние не только начисто отсутствовало, но более того, у этой молодёжи (в решающей мере), в силу понятных и очевидных обстоятельств, сформировалось ясно осознаваемое отталкивание всего грузинского.
Но здесь возникла новая напасть. На открывшуюся внешнему миру Южную Осетию обрушилась – иного слова и подобрать-то трудно – западная масс-культура в её, как бывает обычно в таких случаях, наиболее примитивных и агрессивных формах. В этом отношении период 1993 – 2003 гг. оказался весьма трудным в деле сохранения основ национальной идентичности; при всех охранительных усилиях, тем не менее, произошла серьёзная эрозия базовых морально-духовных ценностей, менталитетные структуры югоосетинского социума были заметно повреждены. Особенно это коснулось института семьи, межпоколенных связей, а также, что особенно тревожно, ценности патриотизма, защиты родины. Именно вследствие этого стали возможны такие политические, но в первую очередь всё же этические феномены, как «параллельное правительство Дмитрия Санакоева» и т. п.
В указанный период умной и дальновидной политикой Эдуарда Шеварднадзе также началось постепенное охлаждение антигрузинского накала, обозначились признаки повторного сближения с грузинской идентичностью. Наряду с бесспорными позитивными обстоятельствами грузино-югоосетинского урегулирования к концу этого периода новейшей истории в обществе начали нарастать опасения за дальнейшие судьбы провозглашённой Республики, опасения возвращения в «удушающие объятия» грузинской государственности. Государственный переворот в Тбилиси положил конец этому периоду. При Михаиле Саакашвили грузинское руководство вернулось к испытанной политике всестороннего давления на южных осетин, от информационно-психологического к военно-террористическому. На сей раз, однако, позиции сторон были гораздо более ясно очерчены, чем в 1990 г.: президент РЮО Эдуард Кокойты повёл акцентированную политику противодействия грузинскому давлению, предпринимая непрерывные, хотя и не всегда систематичные усилия по укреплению югоосетинской идентичности.
8 – 9 августа 2008 г. югоосетинский социум был проэкзаменован предельно жестоким способом – геноцидной агрессией грузинского режима. Оборонительная война южных осетин, с точки зрения анализа наличного состояния югоосетинской идентичности, наглядно выявила и меру его сохранности, и существующие проблемы. Экзамен в целом был выдержан: нашлось достаточное количество носителей идентичности, готовых и способных её защитить любой ценой, включая собственную жизнь. Должен подчеркнуть, что именно это обстоятельство так и не смогли загодя разглядеть и правильно ценить планировщики операции «Чистое поле», причём не только иностранные специалисты, помогавшие грузинским силам вторжения, но и сами грузинские планировщики: уж они то по предыдущему опыту должны были понимать, или хотя бы ощущать, с чем и с кем придётся столкнуться нападающим подразделениям грузинских силовых структур. Именно это роковое заблуждение, глубокая недооценка ключевых характеристик югоосетинской ментальности предопределила крах грузинского блицкрига на улицах насмерть сражающегося Цхинвала.
После признания Республики Южная Осетия Российской Федерацией в качестве суверенного государства начался последний, в том смысле, что текущий этап становления-развития югоосетинской идентичности.
Главным императивом этого этапа является дилемма между двумя стратегиями дальнейшего национального строительства, дальнейшего формирования идентичности.
Одна точка зрения состоит в том, что добившись колоссальной ценой собственного государства, югоосетинская ветвь осетинского народа, при поддержке северных осетин и осетинской диаспоры, должна приступить к решительному и бесповоротному созиданию жизнеспособного национально-югоосетинского (если позволено использовать такое словосочетание) исторического проекта, в его политической, культурологической, социально-экономической, военной и прочих ипостасях.
Другая точка зрения состоит в том, что достигнутая колоссальной ценой позиция собственного государства имеет исторический смысл как необходимый политико-правовой инструмент решения кардинальной задачи – воссоединения осетин в составе России, понимаемого как единственный путь национального выживания и сохранения-развития своей идентичности как органичного элемента российской идентичности.
Совершенно очевидно, что это два взаимоисключающих исторических проекта, и любые формулировки типа «строительства собственного государства при всесторонней интеграции с Северной Осетией» являются при сущностном рассмотрении вопроса не более чем эвфемизмами, с умыслом (или без) вуалирующими суть дела.
Позиция воссоединения поддерживается, согласно последним социологическим исследованиям, ≈85% южных осетин (февральское исследование с. г. проф. С. Хайкина); остальные выступают за утверждение независимости РЮО либо не определились с ответом.
В политических верхах Южной Осетии, в том числе в руководстве СМИ, позиция независимости имеет непропорционально много сторонников, в связи с чем само существование этой альтернативы группа «независимцев» пытается всеми силами табуировать, вплоть до негласной цензуры и клеветнических компаний в адрес видных сторонников воссоединения. Интересы этой группы, как это нетрудно понять, определяются прежде всего личными должностными позициями и карьерными перспективами, и имеют мало общего с общенародными интересами. Эти люди, как правило, избегают публичной аргументации своей точки зрения, а в тех редких случаях, когда ситуация вынуждает их это делать, обнаруживаются вещи, более чем нуждающиеся в профессионально-политологическом анализе.
Ярким примером может служить полемика между доктором исторических наук, профессором Валерием Дзидзоевым, и кандидатом филологических наук, доцентом Мирой Цховребовой. Отмечу, что последняя занимает в настоящее время должность заместителя председателя парламента РЮО. Началась эта полемика на конференции в Цхинвале в сентябре 2012 г. под названием «Национальная идея и государственная политика»[4], вызвавшей огромный общественный резонанс. Продолжение она получила в публикации В. Дзидзоева в популярном североосетинском журнале «Дарьял»[5], где он в жёстком стиле провёл критический разбор выступления М. Цховребовой на указанной конференции. Сомневаюсь, чтобы столь знаковое событие получило сколь-нибудь значимое освещение в югоосетинских СМИ; и этот тот случай, когда я искренне хотел бы ошибиться.
Здесь совсем не случайным, а наоборот, абсолютно закономерным является возникновение в данном дискурсе фигуры именно североосетинского деятеля. Пора понять всем в Осетии и за её пределами, что проблематика выбора исторического проекта для Южной Осетии не может и не должна быть исключительно внутренним делом югоосетинской Республики; в противном случае мы обязаны признать существование отдельного народа со своей самобытной идентичностью. Если же мы признаём единство осетинского народа по обе стороны Главного Кавказского хребта, то из этого с непреложностью следует, что северяне несут такую же этическую и политическую ответственность за судьбы южан, как и южане за судьбы северян. Собственно, южане это доказали во время ингушско-осетинского конфликта. Лично я свидетельствую, что югоосетинское национальное движения с самого начала, с 1989 г., не мыслило иной стратегии, кроме как воссоединение народа; особенно твёрдо эта позиция заявлялась в боевых отрядах и патриотических группах интеллигенции. В последние годы приходится слышать утверждения о том, что борьба южан начиналась под лозунгом строительства собственного государства. Это – ложь. Провозглашение Республики в сентябре 1990 г. и принятия Акта о государственной независимости в мае 1992 г. всегда мыслились как действия по обретению «независимости от» — а именно независимости от грузинской государственности, но никак не от северной части народа.
Помню знаменательное выступление югоосетинского лидера Людвига Чибирова на сессии парламента Северной Осетии, в бытность руководителем северян Ахсабека Галазова: тогда Л. Чибировым впервые был публично оглашён императив равной ответственности северян за судьбы Юга Осетии. Не скажу, что А. Галазову это тогда понравилось, но повёл он себя достойно.
Достойную позицию, на мой взгляд, занимает и действующий руководитель Северной Осетии Таймураз Мамсуров. Что касается президента РЮО Леонида Тибилова, то в этом контексте необходимо отметить важное заявление, сделанное им в Послании к народу и парламенту РЮО 30 апреля с. г.: «Говоря об отношениях между Южной и Северной Осетией, мы часто употребляем словосочетание «братские республики». Но и оно не может в полной мере отразить тот смысл, который вкладывается в эти отношения руководством Республики и мной лично. Мы единый народ с единой историей, единой судьбой, мы одной крови – и этим всё сказано. В настоящее время готовится к подписанию межправительственное Соглашение о социально-экономическом, научно-техническом и культурном сотрудничестве между нашими Республиками. Оно базируется на статье 8 Конституции РЮО, касающейся отношений с Северной Осетией»[6].
Высказывание, как видим, недвусмысленное. Должен, однако, отметить, что указанное Соглашение было практически готово к подписанию уже в 2010 г., и принятие этого важного документа, задающего новый импульс и политико-правовой режим сближения Севера и Юга Осетии, по не вполне ясным причинам было заторможено. Будем надеяться, что оно всё же будет подписано – например, к пятой годовщине отражения грузинской агрессии, т. е. в августе сего года.
Дзугаев Коста Георгиевич,
кандидат философских наук,
доцент кафедры философии
Юго-Осетинского госуниверситета
[1] Сложность осетино-грузинских языковых связей заключается именно в том, что мы здесь имеем продолжительное обоюдное влияние, выходящее за пределы обычного влияния. Я думаю, что взаимоотношения грузинского (картвельского) и осетинского (аланского) языков можно назвать скорее взаимопроникновением, граничащим с двуязычием, нежели взаимовлиянием. Что же касается давности, то, надо полагать, (…) это могло иметь место с последних веков до н. э., естественно, заходя в первые века нашей эры (Ахвледиани Г. С. Сборник избранных работ по осетинскому языку. Тбилиси, 1960. С. 6).
[2] См.: Гаглойти Ю. С. Средневековые летописи о Давиде Сослане // Литературная Осетия. № 33. 1969. С. 120 – 127; Дзидзоев В. Д., Дзугаев К. Г. Сослан-Давид Царазон в истории Грузии и Осетии: факты и гипотезы // Дарьял, № 2. Владикавказ, 2007. С. 159 – 175.
[3] См.: Коста Хетагуров. Особа. Этнографический очерк. Владикаказ, 1999.
[4] См.: Национальная идея и государственная политика. Материалы II Международной научно-практической конференции. 25 – 26 сентября 2012 г. Цхинвал, 2012.
[5] Дзидзоев В. Д. К вопросу о выборе пути развития Южной Осетии // Дарьял. № 1. 2013.
[6] От восстановления – к развитию // Южная Осетия. 1. 05. 2013
Личность и общество: социокультурные, экономические и политико-правовые аспекты взаимодействия в условиях глобализации. Материалы региональной научно-практической конференции 14 – 15 мая 2013 г. Вестник Владикавказского института экономики, управления и права. № 13. Ч. 1. Владикавказ, 2013. С. 25 – 30.