Гаглойти Юрий Сергеевич родился 10 октября 1934 г. в г. Цхинвали Юго-Осетинской автономной области, в семье служащих.
Его отец, Гаглоев Сергей Георгиевич, уроженец высокогорного селения Кусджытæ Дзауского района, родового села рода Гаглоевых и места, где находится родовое святилище Мыкалгабыртæ, погиб в Великой Отечественной войне в 1942 г. в Крыму, в Керчи. На фронт ушёл добровольцем, хотя имел «бронь», до ухода на фронт он работал журналистом в областной газете «Хурзæрин». Именно от рассказов отца у сынишки сохранились первые впечатления о нартовском эпосе, о русских былинах, появился интерес к изучению прошлого.
Мать, Харебова Любовь Григорьевна, уроженка села Исахъы хъæу Знаурского района ЮОАО, до ухода на пенсию (в 1968 г.) работала на различных должностях в партийных и советских органах Цхинвала и области. Училась в Коммунистическом Университете трудящихся Востока (КОМУТВ) в Москве, и была отозвана руководством области ввиду нехватки женских кадров, и направлена на практическую работу; во время Великой Отечественной войны была выдвинута председателем городского совета депутатов трудящихся (горсовет), где проработала в самые тяжёлые годы войны.
Вырос Юрий Сергеевич в одном из первых цхинвальских коммунальных домов, построенных при советской власти. Проживающие в этом доме семьи запомнились ему взаимной благожелательностью и добротой, отсутствием каких-либо соседских конфликтов; был общий фруктовый сад, урожай которого распределялся между всеми. В те детские годы материнским воспитанием и соседским коллективом у будущего учёного закладывались основные черты его личности, характера – совестливость, чувство справедливости, уважения к старшим, понимание необходимости взаимовыручки и т. д.
Учился Ю. С. Гаглойти в цхинвальской школе № 2, директором которой был известный педагог и общественный деятель Кима Кумаритов. С благодарностью вспоминает ученик первого преподавателя истории, своего дальнего родственника Павела Давидовича Гаглоева: заметив его увлечение историей, он всячески поощрял это стремление и искренне радовался хорошим оценкам смышлёного мальчика. После занятий в школе ученику часто приходилось коротать своё время у бабушки с дедушкой, родителей отца, живших в старом доме, построенном ещё в начале 20-х годов после их возвращения из Северной Осетии, где они оказались в результате агрессии грузинских меньшевиков против Южной Осетии в числе других беженцев из Южной Осетии. Родители отца были уже пенсионного возраста и, как многие цхинвальцы, испытывали все тяготы военного времени. В 1945 г. школу перевели из здания четвёртой школы в старое здание по ул. Ленина, где и ныне находится школа № 2. В годы Великой Отечественной войны там располагался военный госпиталь, в котором работали и многие из местных жителей. После перевода госпиталя в другой город стало возможным и возвращение второй школы в своё прежнее здание. Здесь Ю. С. Гаглойти проучился до её окончания в 1953 г. с золотой медалью.
О школьных годах остались самые хорошие воспоминания. Уровень подготовки школьников был, конечно, различным, учитывая большой приток учеников из осетинских школ в связи с их частичным закрытием. Не все из этих учеников своевременно адаптировались к новым условиям, что сказывалось на их успеваемости. Тем не менее, основная их часть успешно справилась с этими трудностями и в будущем многие из них стали высококвалифицированными специалистами.
Запомнился день Победы 9 мая 1945 г., и запомнился хорошо вот чем. В ознаменование победы над фашистской Германией состоялся большой митинг на городском стадионе. Стадион был переполнен радостными людьми, между которыми находились и многие из тех, которые уже получили к этому времени горестные известия с фронта о гибели своих близких. На митинге выступал первый секретарь обкома партии В. Г. Цховребашвили, происходивший из семьи боржомских осетин. И вот, в самый разгар этого выступления, над стадионом раздался пронзительный женский плач, хъарæг. Стадион мгновенно смолк, прекратил своё выступление и оратор. В наступившей тишине женщине дали выплакаться, воспринимая, очевидно, этот хъарæг как общий плач Южной Осетии (более четверти населения которой было призвано на фронт) по своим павшим на фронтах войны сыновьям и дочерям.
Запомнился и день, когда объявили о победе на Японией. В тот сентябрьский день люди возвращались с какого-то матча нашей футбольной команды со стадиона. И уже подходя к выходу из парка, услышали передававшееся по радио выступление И. В. Сталина по случаю этого знаменательного события. Несколько глуховатый голос Верховного главнокомандующего с чуть заметным акцентом явно контрастировал с вкладывавшейся в его уста речью во многих художественных фильмах. В памяти сохранилась фраза о том, что «мы, большевики старой гвардии, ждали этого дня с 1904 года», т. е. со времени поражения России в войне с Японией. Настроение у всех, естественно, было приподнятое, наступало мирное время, начали возвращаться домой фронтовики. Организованная в конце войны фотовыставка с портретами Героев Советского Союза и орденоносцев из числа южных осетин наглядно показала, что соотечественникам Ю. С. Гаглойти есть чем и кем гордиться. Всё это во многом скрашивало трудности послевоенных лет, учащиеся и взрослые были полны надеждами на лучшее будущее.
В 5 – 6 классах Юрий Сергеевич увлёкся шахматами, которые тогда очень популярны, и вскоре оказался в числе лучших шахматистов среди школьников: успешно выступал в городских и областных соревнованиях, два раза становился чемпионом города. В 10-м классе был избран секретарём комитета комсомола школы и членом горкома комсомола, как секретарь комитета школы. В начале 50-х годов в школе был организован ансамбль песни и пляски, который по рекомендации комитета комсомола возглавил старшеклассник Отар Дмитриевич Сиукаев; Юрий Сергеевич был одним из активистов этого коллектива, ансамбль пользовался большой популярностью в городе, часто выступал на предвыборных собраниях, обеспечивая, как правило, полную явку будущих избирателей. Ансамбль дал в городе и несколько платных концертов, которые прошли с большим успехом. В ансамбле начиналась творческая биография не одного и не двух известных деятелей искусств. Одним из них был известный осетинский композитор Феликс Шалвович Алборов, начинавший свою деятельность скрипачом нашего ансамбля – с ним Юрий Сергеевич всю жизнь поддерживал дружеские отношения.
В 1952 г. Ю. С. Гаглойти впервые участвовал в выборах. Это были выборы в Верховный Совет СССР. Ему, как молодому избирателю, было предоставлено право (или выпала честь, кому как нравится) выступить на общегородском предвыборном собрании от имени молодых избирателей. При всех недостатках существовавшей тогда избирательной системы, возможно не всеми и осознававшимися, это было равносильно признанию определённой значимости в коллективе. Текст выступления предложили согласовать в обкоме партии и направили к тогдашнему секретарю по идеологии. Текст, к удивлению докладчика, секретарь читать не стал, просто поговорил с ним немного и пожелал успешного выступления, дав несколько общих советов. И когда сейчас часто приходится слушать о тотальном вмешательстве партийных органов во всё и вся, нужно сказать, что это было далеко не так, хотя партийный контроль отрицать не приходится. А контроль этот отнюдь не всегда играл отрицательную роль.
В 1953 г. Ю. С. Гаглойти был принят на 1-й курс исторического факультета МГУ. Тогда медалисты зачислялись только после прохождения специального собеседования, которое проводила комиссия из нескольких лиц. Надо подчеркнуть, что сомнений в выборе своей будущей профессии у абитуриента не было, получение гуманитарной профессии было твёрдо решено ещё в последних классах школы.
Первые два года студент Ю. С. Гаглойти усиленно изучал немецкий и английский, в совершенстве их освоив. На третьем курсе начиналась специализация по большинству изучавшихся на истфаке предметов; он остановил свой выбор на истории США (кафедра новой и новейшей истории).
Студенты, избравшие своей специализацией историю США, в обязательном порядке должны были изучать английский, независимо от иностранного в школе или на первых двух курсах, и намного интенсивнее. Университетские годы Ю. С. Гаглойты вспоминает с благодарностью, особенно оценив при этом уровень профессионализма учителей второй школы и общую атмосферу в ней, где высоко ценилось отношение школьников к учёбе. Об этом надо сказать потому, что основную часть студентов курса, насчитывавшего около 200 человек, составляли лучшие выпускники российских школ и национальных образований, много было москвичей, уже тогда готовившихся к вузу при помощи репетиторов. Но даже в таких условиях лучшие выпускники второй школы, учившиеся в те годы в МГУ или других ведущих московских вузах, отнюдь были не на последних ролях.
На способного и имеющего уважение среди коллег студента обратили внимание коммунисты МГУ, и ему предложили подать заявление о приёме в партию. О вступлении в партию он тогда не задумывался и ответил отказом, искренне считая, что не достоин пока такой чести. Тем не менее партийное бюро факультета выдвинуло кандидатуру Ю. С. Гаглойти на стажировку в США. Дело в том, что в 1958 г., в год завершения учёбы в МГУ, между СССР и США было заключено соглашение о культурном обмене (это было первое соглашение такого рода). Истфаку МГУ было выделено два места для направления в Кембриджский университет. Партбюро нашего факультета выдвинуло две кандидатуры – Юрия Сергеевича и специализировавшегося по истории России С. Тютюкина, одного из лучших студентов курса, впоследствии доктора исторических наук и главного редактора журнала «Отечественная история». К сожалению, стажировка не осуществилась из-за раскрытой в 1958 г. в Москве сети тайных антисоветских организаций, в одной из которых активную роль играли некоторые члены партбюро факультета истории МГУ.
Надо сказать, что идеологический разброд среди членов партии чётко прослеживался и среди профессорско-преподавательского состава факультета, особенно кафедры КПСС, члены которых в представлении студентов делились на сталинистов и антисталинистов. Очень популярными стали и поиски «ревизионистов» среди членов партии преподавательского состава, причём этим термином широко пользовались как те, так и другие.
К тому времени подошло время госэкзаменов и защиты дипломных работ, которым придавалось особое значение. Госэкзамены, из было два – «история КПСС» и «новая и новейшая история» — выпускник сдал на «отлично». Однако дипломная работа «Внутриполитическая борьба в США во время избирательной кампании 1932 г.» была оценена на «4», что было полной неожиданностью (за курсовую работу на IV курсе с идентичным названием, оценка которой заносилась в зачётную ведомость, он получил «отлично»).
Осмысливая происшедшее, у Юрия Сергеевича тогда сложилось мнение, что в данном случае члены комиссии попросту перестраховались. Дело в том, что тема дипломной работы, посвящённая избирательной кампании 1932 г. в США, касалась и начала политической карьеры Франклина Делано Рузвельта. Понятно, что в работе давалась и характеристика его как политика, и эта характеристика носила в основном положительный характер. И в условиях идеологического разброда, которого, естественно, не могли избежать и преподаватели истфака, поисков «ревизионистов» различного толка и т. д., характеристика такой противоречивой фигуры, как Ф. Д. Рузвельт, с его не совсем капиталистическими методами выхода из кризиса 1929 – 1932 гг., не могла не вызывать (и не только тогда) различных оценок.
Тем не менее этот неприятный эпизод не мог, конечно, изменить оценок и представлений выпускника об уровне профессорско-преподавательского состава истфака МГУ второй половины 50-х гг. прошлого столетия. Лекции читали, особенно общие курсы, многие видные учёные страны. Особенно запомнились Юрию Сергеевичу лекции этнографа М. О. Косвена, историка Б. А. Рыбакова, арехолога Арциховского, декана факультета, египтолога и востоковеда Авдиева, специалистов по отечественной истории Тихомирова, Зельина и др. Из представителей старшего поколения преподавателей особенно запомнился профессор Бушуев, бывший директор МИМО (ныне МГИМО), в сферу интересов которого входила и история Северного Кавказа. Под его руководством на третьем курсе Юрий Сергеевич писал курсовую работу «Русская дипломатия в период русско-турецкой войны 1877 – 1878 гг.». Работал над этой темой с большим увлечением и, как следствие, она была высоко оценена: по-видимому, именно с лёгкой руки профессора в факультетскую характеристику попала фраза о том, что Гаглойти Ю. С. «имеет склонность к научно-исследовательской работе».
По окончании университета производилось распределение выпускников на места работы. Вёл его декан факультета, им был тогда профессор И. Федосов. К немалому удивлению выпускника, его научный руководитель на все лады начал его расхваливать: «Он и язык хорошо знает, и все годы хорошо учился» и т. д. и т. п. Декан видел его впервые и, просмотрев документы и выслушав характеристику научного руководителя, сказал, что на меня пришла заявка из Юго-Осетинской области, но с учётом данной мне характеристики есть возможность дать мне направление на работу в Институт США АН СССР. Естественно, было выбрано последнее. На это декан сказал: «Мы официально удовлетворим просьбу Вашего Обкома, но одновременно даём Вам направление в Институт США. Вам решать, что выбирать». Юрию Сергеевичу осталось только искренне поблагодарить декана факультета за такое предложение.
Его окончательный выбор – Москва или Сталинир – решил приезд матери, которая настоятельно просила вернуться домой. Видимо, подсознательно молодой учёный и сам склонялся к этому, и нужен был ещё какой-то дополнительный толчок. Таковым и явилась материнская просьба. И сейчас, по прошествии более 50 лет, Юрий Сергеевич искренне благословляет тот день и час, когда окончательно сделал этот выбор.
Вспоминая годы учёбы в Москве, Юрий Сергеевич отдаёт себе отчёт в том, сколь много они дали и в смысле знаний, и в смысле общего развития. А культурная жизнь в Москве в те годы могла дать и давала очень многое. Студент удовольствием посещал концерты симфонической музыки в консерватории и в зале им. Чайковского. Не чурался и концертов эстрадной музыки, регулярно проводившихся в Колонном зале дома Союза, на которых выступали ведущие исполнители этого жанра. Особенно запомнились ему пользовавшиеся большим успехом выступления трио сестёр Гарсия, по-видимому, детей испанских республиканцев, обосновавшихся в СССР после событий 1936 г. в Испании.
В Цхинвале молодой специалист сразу направился в Юго-Осетинский НИИ АН ГССР, где директором тогда был Сослан Шалвович Габараев. Поговорив с соискателем и посмотрев документы, он тут же предложил ему написать заявление о приёме на работу: так он стал младшим научным сотрудником ЮОНИИ с 1.09.1958. Позднее директор выразил желание познакомиться с моей дипломной работой, после чего предложил опубликовать её в очередной выпуске «Известий» института. Предложение было, конечно, заманчиво, но Юрий Сергеевич не согласился, поскольку с историей США было покончено…
В институте его приняли, естественно, в отдел истории, который возглавлял маститый учёный Захар Николаевич Ванеев, но первоначально обязали заняться археологией. В НИИ тогда уже работал Баграт Виссарионович Техов, уже защитивший кандидатскую степень. Дирекция института возлагала большие надежды на археологию в деле изучения древней истории нашего народа, и новый сотрудник, по идее, должен был вроде укрепить это направление.
Никакой археологической подготовки у Юрий Сергеевича не было, да и душа к ней явно не лежала. На истфаке МГУ археологи вместе с искусствоведами начинали специализацию уже на первом курсе, так что к моменту окончания они уже принимали участие в нескольких археологических экспедициях, получив и соответствующую теоретическую подготовку. Но самое главное заключалось в том, что и изучением этнической истории осетин он хотел заниматься, основываясь в первую очередь на письменных источниках.
Тем не менее, в сложившихся условиях пришлось согласиться, и почти год он проработал как бы археологом. Участвовал в небольших раскопах Б. В. Техова в окрестностях Цхинвала, и даже написал плановую ежегодную работу. Но всё сильнее чувствовал, что это – не его, и не терял надежды всерьёз заняться тем, что выбрал для себя, твёрдо веря в её осуществление.
Вскоре представился и удобный случай. В конце пятидесятых годов появились первые публикации В. Гамрекели, посвящённые этнической принадлежности средневековых двалов (туалов), осетинская принадлежность которых была поставлена грузинским историком под сомнение, точнее – полностью отрицалась. В 1960 г. в ЮОНИИ была прислана на отзыв и его кандидатская диссертация «Двалы и Двалетия в I – XV вв.». Возмущение научной общественности (и не только научной) области были сильным, но ответить по существу, как оказалось, было некому. За помощью обратились тогда к профессору Б. А. Алборову, который дал отзыв на эту диссертацию. Хотя отзыв и содержал определённые критические замечания, тем не менее Б. А. Алборов посчитал возможным присудить диссертанту искомую степень. Это разочаровало руководство ЮОНИИ, которое рассчитывало на отрицательный отзыв, но чисто по человечески рецензента можно было понять.
Именно в этот период Юрий Сергеевич предложил руководству института разрешить ему заняться древней историей и, в первую очередь, этногенезом и этнической историей осетин. К тому времени у него уже накопился достаточный материал по источникам и специальной литературе, чтобы всерьёз заняться исследованиями избранной темы. Институтская библиотека располагала довольно богатой литературой и служила для этого хорошим подспорьем. Появились и первые публикации. Уже в 1959 г. он опубликовал в «Фидиуаг»-е свою первую статью – «К этнической принадлежности племени Тул-Ас арабских источников». Это племенное название было уже сопоставлено в западноевропейской литературе с названием осетин-туалов, однако в осетинской научной среде оно было практически не известно. Это был ещё один дополнительный аргумент в пользу осетинской принадлежности средневековых туалов, что в условиях споров о двалах, думается, играло немаловажную роль.
Дирекция согласилась на изменение темы исследований. В 1960 г. ЮОНИИ провёл специальную научную сессию для молодых научных работников, в которой приняли участие, в частности, Людвиг Алексеевич Чибиров и Хаджи – Мурат Аранбегович Дзуццати, начавшие работать в НИИ несколько позднее меня. Доклада Ю. С. Гаглойти именовался «К вопросу о происхождении алан», в нём аргументировалось их скифо-сарматское происхождение. Сессия эта, надо сказать, произвела очень хорошее впечатление, особенно понравилось то, что Х. – М. Дзуццати впервые за многие годы сделал свой доклад на осетинском языке (тезисы докладов были опубликованы). В том же 1960 г. опубликовал в «Советон Ирыстон» статью «Аланы в Венгрии», посвящённую обнаруженному в Венгрии словнику на языке венгерских ясов (алан), который был издан известным венгерским востоковедом Д. Неметом и затем переведён В. И. Абаевым.
В следующем 1961 г. Юрий Сергеевич публикует в «Фидиуаг» статью «Скифо-осетинские параллели». В этой статье приведён ряд параллелей между скифами и осетинами, которые не встречались в работах Вс. Ф. Миллера, Ж. Дюмезиля и В. И. Абаева. Кроме того, в статье было обращено внимание на поразительную близость некоторых скифо-осетинских фразеологизмов, что фактически положило начало их изучению. В том же 1961 г. на очередной научной сессии ЮОНИИ выступил с докладом «Сарматские племена Северного Причерноморья», в котором показал этническое родство и единство сарматских племён и неразрывную связь между сарматами Северного Причерноморья и Кавказа, потомками которых и являются современные осетины. Можно сказать, что уже в указанных публикациях были намечены темы и проблематика, которые стали лейтмотивом всей научной деятельности Ю. С. Гаглойти. Это, конечно, этногенез и этническая история осетин в целом, нартский эпос и грузино-осетинские взаимоотношения с древнейших времён. Как часть последней проблемы – этническая принадлежность древнего и средневекового населения Южной Осетии, т. е. туалов-двалов, т. е. этническая история южных осетин.
Особенно плодотворным в этот период оказался 1962 г. К этому времени систематическое изучение Ю. С. Гаглойти античных и грузинских, в первую очередь, а также других источников начало приносить свои плоды. Многие факты, почерпнутые из письменных источников, лежавшие, казалось бы, на поверхности, давали твёрдые документальные основания для выводов, в корне менявших многие сложившиеся стереотипы.
В третьем номере «Фидиуаг» за тот год публикуется статья «Двалы и некоторые вопросы древней истории алан» — ответ на работу В. Н. Гамрекели «Двалы и Двалетия в I – XV вв.», вышедшую годом раньше в Тбилиси на русском языке, которая и положила начало попыткам оторвать туалов от осетинской этнической среды. Надо сказать, что эта концепция получила довольно широкое распространение не только среди грузинских авторов, некритически воспринявших аргументы автора. В статье-рецензии была показана полная научная несостоятельность аргументов В. Н. Гамрекели, ошибочность его концепции. На рецензию не было получено какого-либо ответа со стороны автора, хотя с работами осетинских учёных (даже на осетинском языке) в Тбилиси обязательно знакомились. Однако на работу о двалах В. Н. Гамрекели не последовало какой-либо другой реакции и со стороны осетинских учёных, хотя по этому вопросу было что сказать и историком, и языковедам. Сейчас это выглядит более чем странно…
В том же 1962 г. появилась первая публикация Юрия Сергеевича в академическом издании. Это была статья «Аланы и скифо-сарматские племена Северного Причерноморья» объёмом более 2 п. л. в XI выпуске «Известий» ЮОНИИ, которую Ж. Дюмезиль охарактеризовал как «превосходную». Надо сказать, что это было время почти полного господства в кавказоведении т. н. «субстратной» концепции происхождения осетин Е. И. Крупнова, видного археолога и организатора археологических раскопок на Северном Кавказе. Вышедшая в 1960 г. его большая монография «Древняя история Северного Кавказа» получила Ленинскую премию, вторую по счёту среди советских историков. Эта концепция в моей статье была охарактеризована как противоречащая данным письменных источников и осетинского языка, что явилось первой открытой критикой концепции Е. И. Крупнова и его довольно многочисленных последователей.
В той же статье были сделаны два значимых вывода. Во-первых, на основании данных Страбона о родственных скифам и сарматам племенах южных склонов Центрального Кавказа («Описание Иберии») историк пришёл к заключению, что эти племена идентичны «овсам» и «осам» грузинских источников, т. е. предкам осетин. Из этого следовало, что предки южных осетин, как минимум, уже в последних веках до н. э. обитали на территории Южной Осетии. Во-вторых, была предложена осетинская этимология имени Куджи, предводителя эгрисцев (мегрелов, одного из союзников первого картлийского царя Фарнаваза). Позднее к этой же этимологии пришёл и М. К. Андроникашвили, автор «Очерков по истории грузинско-иранских языковых взаимоотношений».
В том же XI выпуске «Известий» была помещена и небольшая заметка «Об одном месте «Географии» Вахушти (Багратиони)». В. Гамрекели в своей работе о двалах утверждал, что данные Вахушти свидетельствуют якобы о языковом различии осетин и двалов (туалов). Однако проведённый Ю. С. Гаглойти конкретный анализ сведений Вахушти по данному вопросу ясно свидетельствует о том, что грузинский автор XVIII в. рассматривал «двальский» и «осетинский» как две стадии одного и того же языка. Ответа на эту статью также не последовало, хотя указанные сведения Вахушти являлись одним из основных аргументов концепции В. Н. Гамрекели.
Следующей публикацией этого года явилась рецензия в «Социалистической Осетии» на монографию В. А. Кузнецова «Аланские племена Северного Кавказа», вышедшую в Москве в том же 1962 г. В этой рецензии была дана критическая оценка основных положений монографии, автор которой, по словам Е. И. Крупнова, был одним из его лучших учеников и последователей. Эти положения касались времени и условий появления алан на Северном Кавказе, проблем этногенеза осетин в целом и, что самое главное, этнического содержания названия «аланы», которое В. А. Кузнецов пытался распространить чуть ли не на все народы Северного Кавказа. Именно этот тезис в работах В. А. Кузнецова критиковал позднее и В. И. Абаев.
Здесь надо сказать, что годом раньше Юрий Сергеевич впервые побывал в научной командировке (месячной) в Москве, во время которой ему посчастливилось лично познакомиться с В. И. Абаевым. С большинством работ нашего знаменитого земляка к тому времени он, конечно, уже был знаком. По приезду в Москву выяснилось, что Василий Иванович болеет и находится на лечении в одном из подмосковных санаториев. С помощью общего знакомого Юрий Сергеевич смог попасть к В. И. Абаеву, захватив с собой машинописную рукопись своей первой большой статьи.
Юрий Сергеевича представили, и он ответил на заданные ему вопросы вопросы личного характера. В. И. Абаев попросил посетителей не торопиться, беседа продолжилась и предполагаемая тема диссертации Ю. С. Гаглойти явно заинтересовала его. Состоялся обмен мнениями по ряду вопросов; Василий Иванович внимательно просмотрел представленную ему статью. Он не стал делать каких-либо замечаний, а просто сказал: «Вы на правильном пути, и я желаю вам успеха». Это напутствие, само собой, явилось для начинающего историка сильнейшим стимулом в утверждении правильности избранного направления в осетиноведении.
Из последующих публикаций 1963 – 1964 гг. следует выделить опубликованную в XII выпуске «Известий» ЮОНИИ статью «О содержании этнонима аланы». К этому времени широкое распространение, особенно среди последователей Е. И. Крупнова, получило мнение о собирательном значении имени алан. Суть её заключалась в признании носителями этого имени не только предков осетин, но практически все северокавказские этнические группы, исключая лишь дагестанцев. Такая трактовка имени алан, имевшая некоторое хождение и в XIX в. и базировавшаяся на явно ошибочных сопоставлениях и оценках письменных источников, фактически вела к лишению осетин их этнической идентификации. Особенно продвинулся в этом отношении В. А. Кузнецов. В статье были подробно проанализированы все аргументы сторонников этой точки зрения и убедительно показана их научная несостоятельность. Думается, не без влияния этой критики В. А. Кузнецов предпочитал говорить уже не об этнониме, а политониме алан, хотя многозначная этническая сущность последнего никем никогда и не оспаривалась.
К этому времени Ю. С. Гаглойти завершил свою кандидатскую диссертацию, которая под названием «Аланы и вопросы этногенеза осетин» была представлена в Институт истории им. А. Джавахишвили АН ГССР весной 1964 г. Заведующая канцелярией института, женщина строгая и слывшая очень принципиальной, на первых порах отказалась её зарегистрировать, поскольку до летних каникул график защиты кандидатских диссертаций был уже расписан. Очевидно, формально она была права; но в дело вмешался заместитель директора института Н. И. Стуруа, часто посещавший наш институт и хорошо нас знавший. Между ними разгорелся настоящий спор и, видя это, соискатель даже предложил перенести защиту на осень, но Николай Иванович резко настоял на своём. Заведующей канцелярией ничего не оставалось, как подчиниться, и защита была назначена на последнее заседание Учёного совета в июне.
Официальным научным руководителем Ю. С. Гаглойти в Тбилиси был академик Георгий Александрович Меликишвили, один из крупнейших советских историков-востоковедов, блестящий знаток древних языков, кстати, первый лауреат Ленинской премии среди советских историков. В. И. Абаев позднее как-то спросил диссертанта: «А чем Вам помог Георгий Александрович?» Тот просто ответил, что «он не мешал мне работать», на что Василий Иванович только улыбнулся. Действительно, его научный руководитель, человек предельно деликатный, практически не вмешивался в работу, лишь изредка поправляя соискателя. Г. А. Меликишвили был директором Института истории АН ГССР и председателем Учёного совета, его научный авторитет как в Союзе, так и за рубежом, был очень высок.
Здесь, видимо, есть смысл сказать о том, почему диссертант не поехал учиться в очную аспирантуру по избранной теме. В Тбилиси ему ехать не хотелось ввиду отсутствия там крупных специалистов по скифо-сарматской проблематике; в Москве же пришлось бы так или иначе сталкиваться с Е. И. Крупновым, что, хорошо зная его взгляды на этническую историю Осетии, диссертанта также, естественно, не очень прельщало. Поэтому он избрал, что избрал, благо для самостоятельной работы в ЮОНИИ были созданы все условия.
Имелась богатая библиотека, созданная старшим поколением, она регулярно пополнялась новой литературой. По линии Академии наук выделялась валюта, которая позволяла выписывать несколько зарубежных научных журналов и книг, что позволило создать в библиотеке довольно богатый фонд на западноевропейских языках. Обычным делом были научные командировки в Москву, Тбилиси, Владикавказ, участие в союзных и республиканских научных сессиях и конференциях. Одним словом, сложившаяся в тот период обстановка в ЮОНИИ, можно сказать, точно отражала известную юмористическую формулировку о том, что «научная работа – это удовлетворение собственного любопытства за государственный счёт».
Для внешнего рецензирования, естественно, был выбран Северо-Осетинский НИИ, и диссертант выехал в Дзауджикау для получения необходимого отзыва на диссертацию. Директором СОНИИ тогда была Хазби Савич Черджиев, добрейшей души человек, очень внимательно относившийся к молодым научным сотрудникам и старшему поколению. Бывший партийный функционер высокого ранга, он хорошо и органично вписался в научную среду Северной Осетии и очень много сделал для развития гуманитарных наук в республике.
Кроме того, Ю. С. Гаглойти обратился к В. И. Абаеву, находившемуся тогда на отдыхе в Северной Осетии, и попросил его просмотреть диссертацию и дать, если это возможно, своё заключение. Маститый учёный внимательно ознакомился с работой и дал краткий отзыв о ней, надо сказать, весьма примечательный. Замечания и пожелания, сделанные В. И., кажутся и сейчас весьма показательными, что обязывает более подробно о них сказать.
Охарактеризовав работу «весьма своевременной и актуальной», одной из причин чего он назвал то, что в работах некоторых советских археологов (Е. И. Крупнов, В. А. Кузнецов) наметилась тенденция «поставить под сомнение этническую индивидуальность алан и тем самым исказить и обеднить историческое прошлое осетинского народа. В работе Ю. С. Гаглоева убедительно показана научная необоснованность этой тенденции». Перечислив три теории по этногенезу осетин, В. И. Абаев отметил также взгляды Е. И. Крупнова и В. А. Кузнецова, представляющих собой возврат к концепции Н. Я. Марра, рассматривавшего осетин как «одну из разновидностей кавказских этнографических типов, усвоившую лишь иранский язык».
Единственно правильной позицией в этом вопросе Василий Иванович считал такую, что этническая культура осетин представляет собой «слияние, синтез двух начал: пришлого иранского и местного кавказского, причём кавказский элемент в формировании осетинского этноса выступает как субстрат». В связи с этим он отмечал, что диссертант стоит на этой («единственно правильной») позиции и уверенно её отстаивает. «Хорошее знание материала и источников, равно как и специальной литературы, точность метода, безупречная логика научного исследования позволили автору разобраться в сильных и слабых сторонах противоборствующих взглядов и дать хорошо аргументированную критику концепции Марра – Крупнова – Кузнецова».
Вместе с тем, в своём отзыве Василий Иванович сделал и ряд критических замечаний, носивших принципиальный характер. В частности, он отметил, что диссертант уделил «меньше внимания другой ошибочной теории – о «чистом» иранизме осетин», имеющей сторонников среди некоторой части осетинской интеллигенции и заслуживающей «критической оценки». По его мнению, спорным представляется утверждение диссертанта о том, что этнообразование осетин началось не с появления аорсов (имя аорсов до этого не встречается в соответствующих работах В. И. Абаева) и алан, а с появления скифов в VII в. до н. э., когда они будто бы «прочно обосновались в Центральном Предкавказье».
В. И. Абаев отметил также наличие в диссертации и других частностей, которые «могут быть предметом дискуссии. Но в целом перед нами отличная работа, которая займёт подобающее место в советской кавказоведческой литературе. Нужно ли говорить, что она с избытком соответствует требованиям, предъявляемым к кандидатским диссертациям».
Я привожу эти выдержки из отзыва В. И. Абаева, во-первых, потому, что они остаются актуальными и в настоящее время; во-вторых, потому, что их интересно сравнить с замечаниями профессора Б. А. Алборова, который с удовольствием и весьма оперативно дал свой отзыв. В своём кратком отзыве (десять страниц машинописи) Б. А. Алборов даёт краткое содержание глав диссертации, сопровождая отдельными замечаниями. Подробно останавливается он на анализе § 2 пятой главы «Этногенез осетин». По его определению, диссертант проводит мысль, что в этногенезе осетин «скрестились две волны – скифо-сармато-аланская, ираноязычная, и местная, иберо-кавказская. В толковании влияния субстрата на этногенез алан-осетин диссертант всецело находится под влиянием субстратной теории В. И. Абаева. Однако ни археологами, ни антропологами, а тем более лингвистами не выяснено до сих пор, какая же народность или народности кавказские, автохтонные дали субстратные элементы в осетинский этнический облик и в осетинский язык (…). Ограничиться высказыванием, что осетины усвоили субстратные явления от носителей кобанской культуры, недостаточно, ибо этнические признаки этих носителей пока что не известны».
В заключение своего отзыва Б. А. Алборов отметил, что высказанные им замечания «не могут повлиять на ценность исследования Ю. Гаглоева. Его талантливая работа представляет из себя исчёрпывающее исследование тёмных мест истории древнего периода осетиниского народа, поэтому её появление в печати весьма желательно. По своему объёму охватываемых вопросов, по актуальности поставленной проблемы, по методологии исследования (тонкий анализ) работа Ю. Гаглоева вполне отвечает требованиям не только кандидатских диссертаций, но и докторских». Отзыв был оглашён на заседании Учёного совета СОНИИ 11 июня 1964 г.
Сравнивая между собой основные замечания рецензентов, очень благожелательно настроенных к диссертанту, нетрудно догадаться, что они представляли собой два диаметрально противоположных направления в трактовке этногенеза и этнической истории осетин. Несколько условно их можно назвать «субстратным» и «супериранским». С этой точки зрения их основные замечания по диссертации были безусловно логичными, поскольку вытекали из их понимания этногенеза осетин. Но, как мне представляется, особенно перечитывая эти рецензии сейчас, оба рецензента явно преувеличивали мою приверженность концепции субстратности осетин.
При этом, если В. И. Абаев считал это положительным моментом, то Б. А. Алборов, наоборот, отрицательным, хотя и высказался в очень спокойном тоне. В этой связи весьма показательным представляется, что оба рецензента обошли вниманием или воздержались от характеристики выдвинутого соискателем положения о том, что «этногенез осетин является прежде всего результатом длительного внутреннего развития скифо-сармато-аланских племён Северного Кавказа». Суть этой формулировки, новой в историографии вопроса, вряд ли можно трактовать как особую расположенность к субстратной концепции. Впрочем, для рецензий углубленный анализ этой формулировки вряд ли был столь уж необходим в тех условиях.
Наряду с СОНИИ диссертация была направлена на отзыв в Государственный Музей Грузии решением Учёного совета Института истории АН ГССР. Как сообщили диссертанту, кто-то из членов Учёного совета предложил это сделать, поскольку именно в Госмузее Грузии работает В. Гамрекели (им критикуемый), который может ответить ему официально.
Учёный совет Госмузея рассмотрел диссертацию и без особых споров рекомендовал её к защите. Как впоследствии выяснилось, на заседании Учёного совета Госмузея В. Н. Гамрекели выступил с предложением дать диссертации отрицательный отзыв, но не был поддержан. В ответ В. Гамрекели направил свой отзыв (написанный по-грузински) на имя Учёного совета. Об этом диссертанта официально известили уже в Тбилиси, куда он приехал за несколько дней до защиты. На отзыв В. Гамрекели Ю. С. Гаглойти решил ответить также по-грузински; однако затем, надо полагать, руководство Института истории решило не давать слово В. Гамрекели на заседании Учёного совета, диссертанта же попросили ничего не говорить об этих спорах во время защиты…
В доверительных беседах близко знавшие Ю. С. Гаглойти коллеги нередко задавали ему вопрос о том, отдаёт себе он себе отчёт в том, что Е. И. Крупнов, против концепции которого направлена его диссертация, является как-никак заместителем председателя ВАК. Но Е. И. Крупнов в этом вопросе оказался более чем на высоте.
Сама защита прошла вполне нормально, оппонентами выступили доктора наук Зураб Вионорович Анчабадзе и Нодар Юлонович Ломоури, хорошо знавшие наш коллектив. З. В. Анчабадзе часто приезжал в Юго-Осетинский институт, большей частью при подведении годовых итогов научно-исследовательской работы. Н. Ю. Ломоури, уроженец с. Арбо, имел родственников в Цхинвале. Их отзывы на диссертацию и ответы на них прошли вполне академически.
Обстановка несколько обострилась при непосредственном обсуждении диссертации. Нервозность у некоторых членов Учёного совета вызвало выдвинутое диссертантом положение об осетинской этимологии имени Куджи, основного сподвижника будущего первого царя Картли Фарнаваза, на помощь которому Куджи привёл войско из Эгриси (Мегрелии), во главе которого он стоял. Исходя из этимологии этого имени, которую позднее разделила и Мзия Константиновна Андроникашвили, автор «Очерков по истории грузино-иранских взаимоотношений», диссертант высказал предположение о сарматском (осетинском) происхождении вождя эгрисцев. В качестве примеров такого рода в диссертации приводились и другие имена высшей картлийской знати сармато-аланского происхождения, уже известные по публикациям В. И. Абаева, Г. С. Ахвледиани, Г. А. Меликишвили и др. Последний включил эти имена в так назывваемый «царский список имён сармато-аланского происхождения».
Разгоревшийся было жаркий спор был, однако, вскоре потушен выступлением одного из членов Учёного совета, напомнившим присутствующим, что большинство сармато-аланских этимологий высшей знати Картлийского царства уже публиковались в хорошо известных всем работах вышеуказанных авторов, которых выступавшие почему-то никогда не критиковали: «Что же вы напустились сейчас на диссертанта?» Необходимо отметить, что позднее имя эгрисского владетеля Куджи было внесено Г. А. Меликишвили в «царский список» в его статье в БГЭ на русском языке.
Голосование Учёного совета по диссертации было единодушным.
В целом шестидесятые годы оказались результативными для научной деятельности Ю. С. Гаглойти. В XIII выпуске «Известий» ЮОНИИ были опубликованы две статьи – «К проблеме появления алан на Северном Кавказе» и «О Каспийских воротах Прокопия Кесарийского». В первой из них критиковалась распространённое среди исследователей мнение о том, что появление этнонима алан на Северном Кавказе в 1 в. н. э. равнозначно фактическому появлению алан на Кавказе в это же время. На основании тщательного анализа письменных источников было показано, что ни один из античных авторов 1 в., упоминающих алан на Кавказе, не связывает появление этого имени с какими-либо миграционными процессами. В основе этого факта лежал процесс внутренних перегруппировок среди сарматов, а этнические аланы в лице аорсов, аланорсов, роксолан и иазигов были на Кавказе в Северном Причерноморье не позднее II в. до н. э.
Во второй статье на основании данных Прокопия Кесарийского было показано, что под названием «Каспийских ворот», как и в византийских источниках в целом, таковыми именовалось Дарьяльское ущелье, а не Дербентский проход. Такая ошибочная трактовка служила для сторонников собирательного значения термина аланы, в том числе и В. А. Кузнецова, одним из основных аргументов.
В 1965 г. в Баку состоялась очередная Всесоюзная сессия, посвящённая итогам археологических и этнографических исследований 1964 г. в СССР. Эти традиционные встречи археологов и этнографов проводились поочередно в Москве и одной из столиц союзных республик, давали хорошую возможность для регулярных встреч и обмена мнениями специалистам соответствующих специальностей. Доклад Юрия Сергеевича на секционном заседании был посвящён проблеме этногенеза осетин, с чётко выраженной идеей их скифо-сарматского происхождения.
На сессии присутствовали многие видные кавказоведы и не только из республик Кавказа. Обсуждение докладов проходило довольно оживлённо, исключением не являлся и этот доклад. В числе выступавших при его обсуждении был и В. Н. Гамрекели, один из ярых адептов неосетинской принадлежности средневековых туалов (двалов), по-видимому, специально приехавший с этой целью. Основные положения доклада Ю. С. Гаглойти он критиковал с позиций субстратной концепции, полемику они продолжили в перерывах заседания. Он убеждал осетинского учёного в том, что «мы едины во многом по своему происхождению» и «не надо цепляться за алан». Аргументы Ю. С. Гаглойты сводились к тому, что процесс этногенеза осетин в любом случае должен решаться не за счёт алан, это вообще не может быть «предметом торга»; всё должно решаться на основании объективных данных письменных источников и лингвистики в первую очередь.
Затронули и двалетскую проблему. Юрий Сергеевич прямо сказал В. Н. Гамрекели, что его концепция явно ведёт к ухудшению осетино-грузинских отношений, и если такова его истинная цель, то он может считать, что уже многое достиг в этом направлении. В. Н. Гамрекели выразил большое удивлёние такой постановкой вопроса, утверждая, что свою цель он видит как раз в обратном. Оба остались при своём мнении.
С докладом о происхождении нартского эпоса выступил Ш. Д. Инал-Ипа, один из ведущих абхазских учёных и нартоведов, пользовавшийся широким авторитетом среди научной общественности, и не только в Абхазии, за свои человеческие качества и научную деятельность. В своём выступлении он аргументировал абхазское происхождение ядра нартского эпоса, а язык нартов предложил условно назвать «нартским» или «сатанейским», по имени «матери нартов». Выступая на обсуждении этого доклада, Ю. С. Гаглойти постарался показать, что аргументы в пользу скифо-сарматского происхождения нартского эпоса явно перевешивают все иные, в том числе и абхазские или абхазо-адыгские. Что же касается языка нартов, то он должен называться тем же языком, на котором говорили его создатели и сегодня говорят их наследники. Относительно второго термина Юрий Сергеевич заметил, что ввиду явной фонетической близости имени «матери нартов» к имени главного антагониста бога и повелителя бесов такая номинация представляется неудачной.
В конце 1965 г. в газете «Советон Ирыстон» состоялась публикация проблемной статьи «Некоторые вопросы генезиса нартского эпоса». Эта публикация была связана с появлением в печати целого ряда работ абхазских и адыгских нартоведов, выступавших против скифо-аланского происхождения нартиады.
Но не только. Планируя дальнейшие исследования этногенеза и этнической истории осетин, Ю. С. Гаглойти рассчитывал вставить в задуманную монографию главу о нартских сказаниях. Однако материал о нартах оказывался столь важным и богатым, что это постепенно определило самостоятельный характер этого важного раздела осетиноведения, как органичной части этнической истории осетин.
Систематические выступления против субстратной концепции Крупнова – Кузнецова, устные споры постепенно привели к идее проведения специальной научной сессии по этногенезу осетин на базе СОНИИ. Сейчас трудно сказать, кому конкретно принадлежала эта идея – думаю, что всё же самому Юрию Сергеевичу. Во время одной из встреч с Е. И. Крупновым в 1965 г. они в основном согласовали этот вопрос. Наш земляк полагал, что такую сессию следует провести силами специалистов, т. е. в относительно узком кругу, в виде рабочего совещания, без лишней помпы. Крупнов же, наоборот, исходил из необходимости придания этой сессии широкого общественного звучания с целью популяризации исторической науки, успехов археологических разысканий на Кавказе и т. д. В конечном счёте возобладала именно эта точка зрения. Руководство СОНИИ активно поддержало идею проведения этой сессии, судя по всему, получив и полное одобрение со стороны обкома партии. К началу сессии были изданы тезисы докладов, вынесенных на пленарное заседание.
Сессия состоялась 6 – 9 октября 1966 г. во Владикавказе, она проходила в актовом зале Северо-Осетинского госуниверситета. Отмечу, что после Великой Отечественной войны аналогичная сессия по этногенезу балкарцев и карачаевцев была проведена в 1959 г.
На сессию было вынесено шесть докладов на пленарное заседание и свыше двадцати сообщений и выступлений . Были заслушаны доклады В. И. Абаева, Е. И. Крупнова, В. А. Кузнецова, Ю. С. Гаглойти, В. А. Калоева и антропологов – М. Г. Абдушелишвили и В. П. Алексеева. Тема доклада Ю. С. Гаглойти – «Этногенез осетин по данным письменных источников».
Сессия открылась вступительным словом В. И. Абаева и его докладом «Этногенез осетин по данным языка». Доклад начался довольно резкой критикой основных положений Кузнецова и Крупнова – о собирательном якобы значении термина «аланы» и недооценке роли алан в становлении осетинского этноса, практически совпадающего с формулировкой Н. Я. Марра, не упоминаемого, однако. Е. И. Крупновым. Отвечая в своём докладе на критику В. И. Абаева в свой адрес, Е. И. Крупнов продолжал настаивать на ведущем место в этногенезе осетин «кавказской аборигенной общественной среды». В докзательство правомерности своей точки зрения Е. И. процитировал выдержку из вышедшей годом раньше работы В. И. Абаева «Скифо-европейские изоглоссы».
Эта выдержка из указанной работы, надо сказать, действительно близка к точке зрения Крупнова. Вот она: «Для осетинского приходится говорить прежде всего о кавказском субстрате именно потому (…), что в этногенезе осетин бесспорно участвовал кавказский элемент. Когда одно из скифо-сарматских племён – аланы – продвинулось в сторону Центрального Кавказа, оно смешалось с местными автохтонным населением и передало ему свой язык». Как отметил в связи с этим Е. И. Крупнов, он всегда разделял этот тезис и «сейчас с особым удовлетворением и радостью приветствует это заключение В. И. Абаева, крупнейшего ираниста, осетиноведа современности».
Действительно, формулировки этногенеза осетин В. И. Абаева и Е. И. Крупнова не только очень близки, но в принципе даже идентичны. По их трактовке, этногенез осетин – результат слияния пришлого иранского элемента в лице алан с каким-то местным автохтонным, выступающим в роли субстрата. Что касается соотношения этих элементов, то если в своём докладе В. И. Абаев склонялся в решающей роли алан в этом процессе, то в своём заключительном слове он говорил, что постановка вопроса о доминировании в процессе энтогенеза осетин какого-то из двух компонентов «не является строго научной. Нет таких весов, на которых можно было бы взвесить удельное значение различных этнических включений». Другими словами, оба автора были единодушны в «двухприродности» осетин.
Можно сказать, что сессия прошла преимущественно под этим углом зрения, и резолюция сессии отметила участие в этногенезе осетин «двух основных компонентов – скифо-сармато-аланского и кавказского».
На этом фоне особняком выглядела предложенная Ю. С. Гаглойти формулировка сути этногенеза осетин. Согласно этой формулировке, этногенез осетин – «это прежде всего результат длительного внутреннего развития скифо-сармато-аланских племён Северного Кавказа». Не отрицая роли так называемого «кавказского» субстрата, со ссылкой на работы В. И. Абаева, он отмечал вместе с тем, что имеющийся в распоряжении исследователей материал «ясно свидетельствует о доминирующей и решающей роли скифо-сармато-аланского элемента в становлении осетинского этноса».
Суть этой формулировки позднее довольно точно определила Н. Г. Волкова. Касаясь случаев по этногенезу осетин, она отметила, что «Ю. С. Гаглойти, с одной стороны, признавая значительную роль кавказского субстрата, с другой – определяет этногенез осетин как процесс внутреннего развития скифо-сармато-аланских племён Северного Кавказа, сводя тем самым на нет роль кавказской основы». В этой же связи она отметила, что «ряд явлений в языке и культуре осетин, связываемых с кавказским миром, возможно, не субстратные явления, а результат многовековых контактов осетин и кавказцев».
На сессии «гаглойтиевская» формулировка этногенеза конкретно была затронута лишь в выступлении В. Н. Гамрекели, который также отметил, что эта формулировка сводит на нет роль кавказского субстрата. Однако, в отличие от Н. Г. Волковой, он утверждал, что эта формула «неудовлетворительно выражает процесс становления осетинского народа». Следует отметить, что большинство выступавших, особенно из числа гостей, выступали как сторонники субстратной концепции, в чём немаловажную роль, надо полагать, играл научный авторитет В. И. Абаева. С тех же позиций критиковались выводы Юрия Сергеевича о скифских племенах Северного Кавказа и их важной роли в этногенезе осетин.
Тем не менее его основные выводы по данному вопросу и в вышедшей уже после сессии работе «Аланы и вопросы этногенеза осетин» полностью сохраняют своё значение, только подкрепляясь и усиливаясь новыми данными. Во всяком случае, и в выступлении на сессии, и особенно в работе «Аланы…» была убедительно показана этническая идентичность алан и генетическая связь с ними современных осетин. Кроме того, в этих работах впервые после работ Ю. Клапрота и Я. Потоцкого в отечественной историографии был конкретно поставлен вопрос о роли скифов в становлении осетинского этноса. Следует отметить, что многие из выдвинутых Ю. С. Гаглойти в то время положений плавно перекочевали в работы многих историков и археологов, в большинстве случаев без указаний на первоисточник.
После выхода в свет первой монографии и вплоть до перехода на работу в Юго-Осетинский госпединститут учёный продолжал интенсивно работать и регулярно публиковаться в академических изданиях и прессе. Основными направлениями оставались по-прежнему этногенез и этническая история осетин, нартский эпос и различные аспекты грузино-осетинских отношений. В 1966 г. он выступил на Пленуме Института археологии АН СССР с докладом «Аорсы и сираки», вызвавшим большой интерес и оживлённую дискуссию со стороны археологов, с которыми ему и впоследствии приходилось не раз полемизировать. Статья, посвящённая истории аорсов и сираков Северного Кавказа, была опубликована в XV выпуске «Известий ЮОНИИ» (1965 г.).
Из других публикаций можно указать на две публикации по нартскому эпосу – «К изучению терминологии нартского эпоса» (ИЮОНИИ, вып. XIV, 1966), в которой отмечалось осетинское происхождение подавляющего большинства общенартских терминов и имён, и «Абхазо-осетинские нартские параллели» (ИЮОНИИ, вып. XVI, 1968). Несколько статей были посвящены родословной Сослана Давида, в которых впервые на основании данных грузинских и армянских источников было доказано осетинское происхождение этого правителя Грузии и ошибочность багратидской версии его происхождения. Возражений на эти статьи не последовало.
В 1974 г. вышла монография «Некоторые вопросы историографии нартского эпоса» объёмом 12 п. л. Эта работа состояла фактически из первых двух глав запланированной большой монографии о генезисе нартского эпоса и отражению в нём этнической истории осетин. В итоге же получились две самостоятельные работы – «Генезис и формирование нартского эпоса» и «Нартский эпос и этническая история осетин», практически написанные, но ждущие своего издания.
В том же году, уже будучи учёным секретарём ЮОНИИ, Ю. С. Гаглойти был переведён на работу в Юго-Осетинский госпединститут и назначен проректором по учебной работе. Переходил он туда без особой охоты. Это был период смены партийного руководства в Грузии со всеми вытекающими отсюда последствиями; в данном случае – перспектива ректорства, что фактически означало сведение до минимума возможностей ведения научной деятельности. Секретарём обкома тогда был Ф. С. Санакоев, хорошо знавший Юрия Сергеевича, и последний убедительно просил его не переводить в госпединститут, ссылаясь на занятость докторской диссертацией и вообще наукой. Ответ был краток – «в пединституте тоже есть хорошая библиотека». Так состоялось назначение проректором, а через год Ю. С. Гаглойти был утверждён в должности ректора пединститута.
Годы работы в ЮОГПИ (1974 – 1984) для науки были практически потеряны, текущая работа не оставляла для серьёзных занятий наукой достаточно времени, о чём можно только сожалеть. К преподавательской работе Ю. С. Гаглойти не питал особого пристрастия, но поскольку лекции им читались преимущественно по истории Осетии и Грузии, то это в определённой мере компенсировало данный недостаток. Основная головная боль в эти годы была связана со вступительными экзаменами, всегда вызывавшими повышенный интерес со стороны общественности, нередко необъёктивный и часто недоброжелательный. Любая ошибка или упущение, не говоря уже о других прегрешениях, становились известными соответствующим органам и строго наказывались.
За время работы Ю. С. Гаглойти в институте были подготовлены первые доктора наук из числа местных кадров. Это были Р. С. Кабисов, Л. А. Чибиров и А. И. Козаев. В 1984 г., по известной пословице «не было бы счастья, да несчастье помогло», решением бюро обкома партии Юрий Сергеевич был освобожден от занимаемой должности за допущенные его подчинёнными ошибки на вступительных экзаменах. Вместе с ним были освобождены и проректоры по учебной и воспитательной работе.
Историк вновь вернулся в ЮОНИИ и с головой окунулся в изучение накопившихся проблем. За годы работы ректором он, конечно, старался следить за новой литературой, и в целом был в курсе основных публикаций, касающихся различных аспектов этнической истории осетин; поэтому очередные публикации по проблемным вопросам не заставили себя долго ждать. За пять лет после возвращения в ЮОНИИ и до начала грузинской агрессии против Южной Осетии в 1989 г. он опубликовал около десяти статей и принял участие в нескольких всесоюзных и международных научных конференциях.
Из числа этих публикаций я бы выделил статью «Домыслы и действительность» в XXXI выпуске ИЮОНИИ, посвящённую критическому разбору работ балкарского этнографа И. Мизиева о якобы тюркоязычности алан. В «Фидиуаге» в 1987 г. были опубликованы статьи «Об осетино-балкарских этнических связях» и «К проблеме социальной структуры древнеосетинского общества», а в 1989 – «Вопросы этногенеза осетин в трудах З. Н. Ванеева».
В 1988 г. Ю. С. Гаглойти принял участие в последней Всесоюзной научной сессии по итогам этнографических и антропологических исследований 1986 – 1987 гг., состоявшейся в Сухуме, где выступил с докладом об осетино-абхазских нартских параллелях. На секционном заседании, где был прочитан этот доклад, присутствовал и Ш. Д. Инал-Ипа и известный абхазский этнограф С. Зухба. Обсуждение доклада было более чем удивительным. Ш. Д. Инал-Ипа, к критическим замечаниям которого осетинский историк был готов, вместо ожидаемой критики начал на все лады его расхваливать. Юрию Сергеевичу было явно не по себе, поскольку суть его доклада попросту сводилась к тому, что все абхазо-осетинские нартские параллели, большая часть которых были эксклюзивными, идут из осетинского. И ни слова критики об этом! Единственно, что снимало неловкость, так это то, что доклад был сделан на основании совершенно объективных данных абхазских и осетинских сказаний. Видимо, не случайно, что и последующие его статьи на эту тему ни разу не вызвали каких-либо замечаний со стороны абхазских коллег, даже устных. Эти споры никогда не влияли на личные отношения осетинских и абхазских учёных. Директором АбНИИ, на базе которого проходила данная сессия, был тогда Владислав Григорьевич Ардзинба.
С началом грузинской агрессии в конце 1989 г. положение Южной Осетии сильно осложнилось. Сейчас, просматривая свои публикации тех лет, Юрий Сергеевич высказывался о том, что «даже трудно представить, как нам удавалось выжить в эти тяжёлые годы, и тем более продолжать научную деятельность». И тем не менее удавалось, и очень неплохо.
Только в 1989 г. вышло несколько его статей, касающихся отдельных проблем этнической истории осетин. В «Проблемах этнографии осетин» (Орджоникидзе) были опубликованы «Трёхфункциональное деление в этнической культуре осетин», касающаяся сохранения скифской социальной структуры у осетин, и «Осетинско-вайнахские нартские параллели» как одно из доказательств скифо-сарматского происхождения нартского эпоса. В «Мах дуг»-е – «Скифская «чаша героев» и осетинский «нуазан»». В тезисах докладов 2-й Республиканской конференции по ономастике (Тбилиси) были опубликованы тезисы доклада «К изучению топонимики Двалети» с критикой топонимических «изысканий» В. Н. Гамрекели. В самой конференции, состоявшейся летом, автор по понятным причинам участия не принял.
В 1990 г. на научной конференции, посвящённой 90-летию В. И. Абаева и состоявшейся во Владикавказе, он выступил с докладом «Сарматы и кавказцы». На основе данных Страбона и других источников была показана ошибочность распространённого в кавказоведении мнения об этническом различии «кавказцев» и «сарматов». В действительности именно сарматы составляли основную часть «кавказцев», именем которых обозначались племена Центрального и Западного Кавказа, независимо от этнической принадлежности.
В 1991 г. на 1-й Международной конференции по осетиноведению Юрий Сергеевич выступил с докладом «Начальный этап этногенеза осетин». Суть – этногенез осетин начинается по меньшей мере со скифского времени и даже раньше. В начале 90-х гг. в журнале «Дарьял» начали публиковать сведения грузинских источников об Осетии и осетинах, вышедших позднее отдельным изданием, как «Алано-Георгика». В 1999 – 2000 гг. в «Дарьяле» в восьми номерах была опубликована «Аланика» — сборник сведений об аланах-асах с авторскими комментариями в объёме 12 п. л.
Практически большинство работ нашего учёного 90-х гг. и начала столетия так или иначе были связаны с осетино-грузинскими отношениями. Идеологическая война, развязанная грузинской стороной в преддверии открытой агрессии, продолжавшаяся и в последующие годы, в научной сфере сконцентрировалась в основном на двух вопросах. Это – этническая принадлежность древнего и средневекового населения Южной Осетии, и «законность» пребывания осетин к югу от хребта. С ними было связано и конкретное содержание таких понятий, как «Южная Осетия», «Шида Картли», «Двалетия» и их границы. Юрий Сергеевич занимает в этой борьбе однозначную гражданско-патриотическую позицию.
В 1993 г. выходит его брошюра «Южная Осетия (к истории названия)», в которой была показана полная несостоятельность утверждения грузинских авторов о появлении этого названия после большевизации Южной Осетии. Через два года здесь же, в Цхинвале, публикуется «Проблемы этнической истории южных осетин», где доказывается как древность пребывания осетин на юге, так и осетинская принадлежность туалов (двалов). Обе эти работы не вызвали каких-либо откликов со стороны грузинских авторов. С этими же проблемами были связаны и опубликованные в XXXV – XXXVII выпусках ИЮОНИИИ статьи – «Сведения Страбона о горцах эллинистической Иберии», «Шида Картли, Двалетия и Южная Осетия», а также «Из истории осетино-грузинских взаимоотношений» (1995) в соавторстве. Несколько газетных статей были посвящены полемике с отдельными грузинскими исследователями по вопросам этнической истории южных осетин. Считаю обязательным указать, что при всей жёсткости своего научно-полемического стиля Ю. С. Гаглойти ни разу не позволил себе перейти ту грань, которая отделяет подлинную науку от пропагандистских спекуляций, дуэль научных мнений от обмена личностными оскорблениями. В этом – его неуязвимость не только как учёного, но и как человека безукоризненной нравственной позиции.
Несмотря, однако, на всю занятость насыщенной грузинской проблематикой, без внимания не оставалась, конечно, основная цель его исследований – этногенез и этническая история народа и, в первую очередь, древней этап этого процесса. Уже в своём выступлении на орджоникидзевской сессии (1966) и в заключательном параграфе об этногенезе осетин в монографии «Аланы…» он отмечал кардинально важный факт, что начальный этап этнической истории осетин древнее времени появления имени скифов в письменных источниках, т. е. VIII – VII вв. до н. э. Юрий Сергеевич настаивал на том, что имеющиеся в нашем распоряжении данные гидронимики, скифских этногонических преданий, лингвистики и других дисциплин дают основание датировать этот процесс на позднее середины II тысячелетия до н. э. Часть этих проблем нашла отражение в опубликованной в «Южной Осетии» статье «Осетинское «дон» в названиях рек Кавказа и Европы» (2007), которую я осмелюсь определить как программную и чрезвычайно значимую для выработки концептуально правильных представлений об истории Центральной Осетии и асов-осов-осетин.
Не оставалась без внимания и нартовская проблематика. Здесь и ставшие уже традиционными сравнительно-исторические исследования национальных версий нартиады, и проблема генезиса отдельных циклов и героев эпоса, важных для решения его генезиса в целом. Собранный исследователем материал по нартам практически вылился в написание двух самостоятельных, хотя и связанных друг с другом монографий. Это – упоминавшиеся выше «Нартский эпос и этническая история осетин» и «Генезис и формирование нартского эпоса», ждущих окончательного завершения и публикации.
На последней конференции нартоведов в Нальчике (2004), проходившей под эгидой ЮНЕСКО, и которую её организаторы пытались провести как исключительно адыгское явление, было принято перспективное решение о проведении таких конференций раз в два года. Однако с тех пор такие конференции пока не проводились. Кроме чисто объективных причин, существуют, думается, и субъективные – в частности, явно несоизмеримый вес национальных версий нартиады и вытекающее отсюда нежелание проводить такие конференции. Однако в любом случае интерес к нартам не спадает. В Нальчике, к примеру, участие наших нартоведов с севера и юга Осетии сорвало попытку организаторов по своего рода «приватизации» нартиады. Поэтому открытое и нелицеприятное обсуждение всех проблемных вопросов эпоса должно стать императивом национальных исследований.
Оценивая состояние нашей исторической науки и, в частности, круг разрабатываемых юбиляром вопросов, невольно приходишь к выводу об их актуальности и важности, с одной стороны, и без преувеличения – грандиозности стоящих перед нашими историками задач. Юрий Сергеевич в этом отношении своим научным калибром и масштабом личности является именно тем исследователем, которому мы желаем новых успехов в своём бескомпромиссном и бескорыстном служении осетиноведению.
Уастырджи – йе ′мбал!
Государственный советник Президента
Республики Южная Осетия,
Заслуженный деятель науки РЮО,
кандидат философских наук
Дзугаев К. Г.